Приглашение на бизнес-ланч
Шрифт:
Тот день, спустя два месяца после встречи со странной женщиной, о которой я безрезультатно пытался забыть, запомнился хорошо. Обычный рабочий день, когда после обхода лаборатории я уединился в офисе и стал читать отчет сотрудника. Отчет был написан из рук вон плохо, я злился и думал о том, что сотрудник меня не устраивает. В этот момент в кабинет постучали.
– Да, входите, – я ожидал увидеть кого-то из лаборатории и сделал строгое лицо.
– Профессор Алари, я к вам.
В кабинет вошел странный тип. Был он ярко-рыжий, лохматый, с клочковатой бородкой. Его высокая нескладная фигура была облачена в дорогой костюм, сидевший на нем мешком, и весь он казался неуклюжим,
– По какому вопросу, уважаемый?
– Я на стажировку, по обмену опытом, – он подошел к столу, положил передо мной папку с бумагами и без приглашения сел, будто стоять ему было тяжело. – Горбачев. Глеб. Доцент психологии. Из Праги.
Фамильярное поведение коллеги вызвало у меня новый приступ раздражения, но я сдержался и молча стал читать его резюме. Как ни странно, послужной список у Горбачева оказался впечатляющим – многочисленные статьи, несколько монографий, руководство лабораторией, три патента. Я несколько успокоился, приветливо улыбнулся гостю.
– А почему я вас никогда не встречал на симпозиумах и конференциях?
– О, профессор, это не для меня, – Глеб весело рассмеялся и зачем-то махнул рукой в мою сторону, – моя внешность не располагает к общению с почитателями.
– Вы не любите почитателей?
– Не люблю, – Глеб взлохматил широкой пятерней свою гриву, – меня всерьез не воспринимают. Никто не верит, что я ученый. Поэтому мои исследования находятся за пределами интересов потребителей наших услуг. Я лабораторная крыса.
– Надолго вы к нам?
– Месяца на два, а там как получится…
Я подумал, что скоро от него избавлюсь – слишком отличался облик приезжего от того, каким я представлял себе настоящего ученого. Зачем мне в лаборатории такое несуразное существо? Горбачев, вопреки ожиданиям, задержался надолго. Каждый день он являлся вовремя, постоянно задавал вопросы, поправлял аспирантов, интересовался ходом исследований, наблюдал за тестированием, много и весело шутил. Скоро я привык к нему и уже не представлял себе рабочий день без нового стажера. Более того, он оказался необыкновенно общительным и на редкость неглупым. Его замечания были всегда по существу, его аналитические отчеты я читал с удовольствием, наслаждаясь четкостью формулировок.
Через месяц после знакомства я пригласил Глеба в свою усадьбу на вечерний кофе. Интерес к коллеге не иссякал, я постоянно чувствовал его скрытое превосходство надо мной, тщательно закамуфлированное поведением клоуна, и мне жизненно важно было разгадать его, как и ту старуху на симпозиуме про бессмертие. Да, тогда я потерпел неудачу, но с Глебом такого точно не произойдет – я уже хорошо знал его и был уверен, что доверительная беседа позволит ему стать более разговорчивым и раскрыться.
Получилось наоборот – именно я начал остро нуждаться в кофейных церемониях с ученым, чей интеллект явно превосходил мой собственный. Это было несколько обидно, но крайне увлекательно – таких собеседников у меня давно не было. Я почувствовал, как мир вокруг снова заиграл яркими красками, ушли прочь сомнения, даже тяжелые воспоминания о разговоре на осенней аллее стали казаться смешными и ничего не значащими. Именно тогда, в один из поздних осенних вечеров перед пылающим камином, когда за окном хлестал ледяной дождь и порывы ветра гнули деревья, впервые прозвучало слово «информатор».
Разговор был, как всегда, немного на грани допустимого, но мы – два ученых – могли себе это позволить. Я не беспокоился и позволял Глебу разглагольствовать, это меня слегка забавляло. К тому же я знал, что наши с ним беседы никогда не выйдут
– …Представь себе, дорогой Камиль, homo sapiens счастливого как новый вид искусственно выведенных особей. Такой человек всегда находится в ровном благодушном настроении, он ничего не боится и знает, что делать дальше. Его эмоции положительны, он ни в чем не сомневается. И главное, он никогда не испытывает душевную боль. Как ты думаешь, будет ли жизнеспособна ли такая особь в случае внезапной угрозы ее благополучию? Я думаю, что нет. Отсутствие отрицательных или сложно переживаемых эмоций обедняет личность, человек становится слабым и легко управляемым, вряд ли он сможет принимать самостоятельные решения.
Это было всего лишь предположение Глеба, он высказал его крайне осторожно, но оно упало на благодатную почву. Я вспомнил свои неудобные мысли о способности переживать боль, задумался.
– Рассказать ему или нет? Поздний вечер, мягкий отблеск живого пламени, великолепный кофе – все это как нельзя лучше располагает к такой откровенности.
– Но имею ли я право быть откровенным?
– С другой стороны, я никогда ни с кем так доверительно не беседовал, как с Глебом, острая нужда в личной поддержке – без тестирования и коррекции – острая, словно я давно дышу вполсилы…
Пока я напряженно размышлял, он продолжил:
– Знаешь, я сомневаюсь в том, что позиция отсутствия боли и сильных эмоций правильная. Мне кажется, это обедняет восприятие, – Глеб отпил глоток кофе. – Мы практически не переживаем сильных чувств, связанных с личными отношениями. Это по умолчанию запрещено. Чтобы избежать травм. Но правильно ли это?
– Да, у меня возникали такие мысли, – я постарался тщательно подбирать слова. – Вернее, я иногда задумывался о том, нужны ли человеку негативные эмоции, и как это влияет на развитие его личности. Но в своих работах я доказываю обратное, и вполне успешно, людям это нравится.
Глеб пожал плечами, махнул рукой и чуть не облил себя кофе.
– О, Вселенная! Еще бы не нравилось! Человек ленив и по закону энтропии стремится к полному покою как в делах, так и в мыслях, что равносильно смерти. Ему не хочется сопротивляться обстоятельствам. Но почему ты, Камиль, об этом стал думать, что изменилось?
– Была странная встреча, во время которой я почувствовал себя клоуном, развлекающим маленьких детишек, – и я …рассказал Глебу о той женщине.
Я не хотел об этом говорить, потому что это было …больно, но боль не давала мне спокойно жить. И, чем больше я загонял ее в подсознание, тем громче она стучалась и билась в мозгу, заставляя задуматься о том, кто я на самом деле – ученый или действительно клоун. Особенно в такие ненастные вечера.
Я помешал дрова в камине, пламя вспыхнуло, полыхнуло жаром. Захотелось спрятать от Глеба лицо, чтобы он не увидел моих чувств.
– Камиль, а в чем проблема? Разве тебя может смутить какая-то странная женщина?
Я чуть успокоился, снова откинулся в кресле, расслабленно вытянул ноги.
– Эта встреча изменила меня. Мне показалось, что я иду не в том направлении. Я развлекаю людей, обещаю им счастье. Я тоже никогда не испытывал боли и сильных эмоций, как все. Мои проблемы, регламентированные правилами, решались легко. Но, как ученый, я деградирую вместе с теми, для кого живу и работаю. На моем пути нет ничего нового, все одно и то же. Я ничего не создаю, не открываю, не исследую. Только шлифую и переписываю старые записи. Более того, я давно не знаю, что и где мне искать.