Приглашение в Ад

Щупов Андрей Олегович

– Мои юные друзья! – с задушевностью перебил их безусый юнец с раскосыми от выпитого глазками. – Кто рано начал жить вещественной жизнью, тому остается еще необозримая надежда спасения в жизни души, но беден тот, кто провел много лет в мире мечтаний, в мире духа, надеясь обольститься впоследствии оболочкой этого мира – миром вещественным.

– Видал? Какую выдал коллизию! – Поль бешено замолотил кулаком по столу, выражая тем самым свой особый восторг. – Он еще не то может. Хочешь, стихи прочтет? Свои, естественно. И разумеется, про анархистов… Коляныч, встань-ка! Ну, я тебя умоляю! И чтоб с выражением на морде, ага?…

Безусый юнец, оказавшийся Колянычем, поддерживаемый

руками застольной братии, неуверенно поднялся. Однако чувствовал он себя определенно польщенным и потому старался держаться молодцевато, не слишком ронять голову, которую волей ехидной судьбы свешивало то вправо, то влево.

– Слушаем! – Поль хлопнул ладонью по столу. Гомон застолья чуть поутих. К мастеру изрекать «коллизии» устремились лиловые взоры.

– Убогость правит нашим миром, Костистый узкий лоб! И ропщет согбенная лира, Когда над нею сноб. Твоих решений не принять Их мощным черепам, И жаждет вашу кожу снять Их гулкий барабан. Бренча, возрадуйтесь длине Своей стальной цепи, Все прочее топя в вине, Его хмельной степи…

Рот «пиита» был еще открыт, но последних слов никто не услышал. С улицы долетел треск автоматных очередей, а мгновением позже одно из окон брызнуло осколками. Собутыльники повскакали с мест, на свету блеснуло оружие. Моргнул и погас под потолком свет.

– Опять патлатые, мать их так! Такую песню запороть!..

Вместе со всеми Дымов вмиг оказался на улице. Какая-то полуголая дамочка, приняв его за чужака, с визгом мазнула когтями по лицу. Вадим вскрикнул, упершись ладонями в ее липкие груди, с усилием оттолкнул. Девица немедленно затерялась в толпе. Да и сам он о ней тотчас забыл. Кругом уже вовсю шла перестрелка. Палили в темноту, палили неизвестно в кого. Перед узорчатой оградой особняка, угрожающе вращая башней, крутился танк. Стрелку явно не терпелось выстрелить, но цели, похоже, и след простыл. Анархисты опасно скакали у танка под гусеницами, в досаде колотили трассирующими в небо.

К Полю подлетел запыхавшийся мужичок в пиратской косынке, с засученными по локоть рукавами. Указывая куда-то в сторону автоматом, оживленно залопотал:

– Вон оттуда бригада вынырнула. Пятеро или шестеро немтырей. У Коти закурить спросили – и тут же шило в бок. Кажись, насмерть. Хорошо, танкисты не дремали. Дали пару струй, двоих на месте положили.

– Трупы! – прорычал Поль. – Я хочу видеть трупы!

– Ща, Медведь, сделаем! – «пират» скакнул в темноту. Было видно, как он размахивает своим автоматиком, свободной рукой разгребает собратьев, как волны.

– Дисциплинки вам не хватает, – заметил Вадим. – Вон какая толпа. Пара пулеметов – и всем кранты.

Поль обиделся.

– Это они сейчас толпа. До поры, до времени. А попробуй разозли их, – так будут жалить, обо всем на свете забудешь. Такая вот коллизия… Дисциплина и воля, Вадик, всегда порознь. А мы ведь не европейцы какие-нибудь, мы, Вадик, стопроцентные россияне. Как ни муштруй, один хрен, ничего не выйдет, кроме показухи. Терпим до Москвы, как кутузовы, зато потом начинаем. Суворов, Вадик, – исключение. Наше правило – бунт, пугачевщина! Еще Бисмарк говаривал, регулярная армия воюет первые дни, далее в сражение вступают штатские. Так что не надо про опыт, дисциплину и прочее. Или возьми нашу вторую

Мировую. Ну, давили солдатиков дисциплиной, заградотряды ставили – и что? Погробили людишек один к десяти. И в плен миллионами сбегали. Вот тебе и весь стих!..

Довести до финала великую мысль Поль не успел. Притащили трупы. Вернее, один еще шевелился, но пинками братва так разукрасила ему физиономию, что с первого взгляда было ясно: пленник – не жилец.

– А, ироды!.. – прорычал Поль, и непонятно было, на кого он злится – на своих за скорый самосуд или на пришлых. – Глянь, Вадя, кого приволокли!

– Думаешь, это «Бульдоги»?

– Ясен пень, они! Кому больше-то? А ты вступаться еще за них вздумал, мира просил. Ну уж, хрена! Чтобы за просто так да палить по моей резиденции?!..

– У них еще и гранаты были, – подкинул полешко в костер смахивающий на пирата мужичок. – Вон у Михи теперь на поясе. Целая гирлянда.

– Слыхал? – Поль вновь обернулся к Вадиму. – Какой же тут, к черту, мир? Сплошная круговая оборона…

Вадим не стал с ним спорить. Стратегия общения с Полем оставалась прежней – застолье, размягченное состояние, скупые слезы друг у дружки на груди и мимоходом – то нужное, важное, ради чего пришел.

* * *

– Значит, он у Поля? Большое спасибо, полковник, – Мадонна чуть помялась. – А мне он ничего не просил передать?… Нет? Ну, спасибо… – Она пристегнула микрофон к рации, и гримаса исказила ее смуглое лицо. Гримаса не гнева, скорее – боли. Впрочем, в сложившейся ситуации это означало примерно одно и то же.

Не сразу она возвратилась к действительности, сначала глазами взглянув на столпившихся возле грузовика людей и только затем сознанием.

Стало быть, он снова убежал от нее. У-бе-жал…

Еще несколько секунд понадобилось ей, чтобы справиться с клокочущим внутри пожаром.

– Ну? – это тоже был ее голос, но эти интонации и этот тембр ни Вадим, ни Пульхен, ни Панча никогда не слышали. И именно он заставил стоящих возле машины содрогнуться. Они ожидали приговора, и по глазам этой женщины теперь угадали его.

К Мадонне шагнул Луговой, ее секретарь и помощник, личность, по ее мнению, омерзительная, но для ТАКИХ дел стопроцентно подходящая. Мадонну не зря прозвали железной леди. Она не любила карать, но карала, потому что считала это единственно верным в сложившейся ситуации. Она понимала и оправдывала существование пожарных команд, института Бори Воздвиженова, интерната Ганисяна, но каждый делает свое и по-своему, а своим делом она считала истребление той части человечества, что полагала пир во время чумы нормой. Не раз и не два муниципалитет пытался встревать в ее операции, но, как и в случае с Полем, власть осталась ни с чем. Отстаивать принципы гуманизма в нынешнем Воскресенске представлялось делом не только сомнительным, но и опасным. Лишь устоявшаяся богатая держава может позволить себе дискуссию о правомерности смертной казни. Во времена войн и катастроф реалии наплывают черной волной, затыкая рты самых ретивых поборников добра.

«Что делать, Вадик, люди понимают только силу. Не я это придумала…»

Она и впрямь верила в закономерность силы, с легкостью принимая слова Белинского, любившего твердить о том, что к счастью людей следует тащить за волосы. Сами, по доброй воле, они способны поворачивать только к бездне. «Пример – и только пример! – восклицала Мадонна. – Убийцам, совратителям и торговцам наркотиков нужен убеждающий пример!» Луговой кивал и подхихикивал. За подобные примеры он голосовал двумя руками. И потому именно этого человека она отправляла на специальные операции – операции «избавления мира от чумных палочек».