Приглашение в ад
Шрифт:
— Я так не думаю. Но для того, чтобы решиться на беседу с вами, я должен, согласитесь, хотя бы
частично быть готовым к ней.
— Вы считаете, что Европа в опасности?
— И Польша в первую очередь.
— Вы предлагаете мне вернуться в Англию?
— Я хочу просить вас помочь нам.
Некоторое время собеседники шли молча. Вдали показался памятник Шопену. Великий композитор
сидел на скамейке и задумчиво глядел вдаль. Его осеняла согнутая ветка дерева. И все это повторилось
замершей воде круглого бассейна.
— Я слишком часто пытался вмешиваться в жизнь с целью изменить ее, — заговорил наконец Коллинз.
— Тогда еще хватало сил, молодости и, если хотите, мудрости. Не верилось, что молодость может кончиться.
Но все меняется в нашем мире. Шумные водопады становятся медленными реками. Я уже не водопад. Пора
постоять в стороне и посмотреть, как в бурный поток бросаются другие.
— Мистер Коллинз, вы полагаете, что есть такие берега, где можно спокойно стоять и глядеть на
бегущий мимо поток, в полной уверенности, что он тебя не смоет? Увы, у нас, в Англии, тоже есть люди,
которые так думают. К счастью, страна состоит не только из них. Иначе бы ей грозила гибель.
— Почему вы такого мнения?
— Потому что в паши времена техника все откровеннее служит не столько добру, сколько злу. Война
приобретает тотальный характер. Даже крысы не могут отсидеться в норах. И если кто-то надеется постоять в
роли наблюдателя, этот кто-то жестоко заплатит за свои иллюзии. Знаете, чьи кости прежде всего хрустят на
зубах динозавра? Кости слишком наивных. Если не возражаете, мистер Коллинз, давайте посидим у памятника.
— Пожалуй.
Они присели на пустую скамейку.
— Видите: скульптор — кажется, Шимановский?..
— У вас прекрасная память!
— …скульптор не пожелал оставить великому композитору надежды на полную гармонию. Он обещает
ему бурю.
— Все же не понимаю, чем я могу быть вам полезен. Я уже не попадаю из ружья за тридцать шагов в
маленькую монету. Как тогда, в Южной Африке.
— Мы не нуждаемся в вашем ружье. Сегодня зачастую стреляют совсем иные вещи. Такие, о которых
большинство окружающих не подозревает.
— Подскажите какие. Мы говорим отвлеченно.
— Вы правы. Но для откровенности необходим залог.
— Что именно?
— Ну, скажем, старая привязанность, что ли… — Говоря это англичанин достал из кармана кожаное
портмоне, извлек оттуда фотографию, протянул Коллинзу. — Вам это о чем-нибудь говорит?
С фотографии на Коллинза глянул улыбающийся Черчилль в белом костюме, с галстуком-бабочкой и
сигарой во рту.
— О! — только и сказал Коллинз.
Он повернул фотографию, на обратной стороне прочел надпись: “На память о молодости, которая, черт
возьми,
— Да, — сказал Коллинз, — если честно — не ожидал. Приятная неожиданность. Почему же вы сразу не
показали мне это?
Англичанин, пряча в усах усмешку, пожал плечами, не ответил.
— Хотели понять, чем я дышу? Знаете, мне поздно хитрить. Я не очень большой поклонник Англии.
Однако если ко мне обращаются на таком уровне… видимо, дело весьма серьезное.
— Вы не ошиблись.
— Тогда, пожалуйста, конкретно.
— Вы часто общаетесь с вашим сыном?
— С сыном? — Коллинз выглядел озадаченным. — Но он — обыкновенный механик. И работает на
небольшом немецком заводе.
— Мистер Коллинз, — мягко сказал англичанин, — надеюсь, вы понимаете, что мы бы не стали
обращаться к вам из-за пустяка. Мы, конечно, осведомлены, что ваш сын Ян носит фамилию матери —
Крункель. Что раз в месяц он приезжает домой повидаться с вами. Что сейчас он работает механиком. Но мы
также осведомлены, что Ян Крункель — талантливый инженер, образованный человек. Именно это и привело
меня к вам. Что ваш сын думает о немцах? Вернее — о нацистах?
— Значит, сын… — Коллинз задумался.
Англичанин по-своему истолковал молчание собеседника.
— Мистер Коллинз, сын-то уж никак не останется сторонним наблюдателем. И кто знает, может быть,
как раз именно мы поможем ему выбраться на мирный берег из бурлящего потока…
Коллинз с некоторым сомнением посмотрел на англичанина, потом оперся обеими руками на палку,
положил на нее подбородок.
— Ну, что вам сказать… Ян — большой патриот Польши. А нацистов… да, нацистов он недолюбливает.
— У него есть причины?
— Еще бы! Братья его матери погибли в застенках гестапо. Да и ее ранняя смерть… не обошлось тут без
подлых происков нацистов.
— Нам необходимо связаться с вашим сыном, мистер Коллинз. Нам очень нужно с ним связаться. Это
чертовски важно.
— Хорошо. Как это сделать?
— Насколько я понимаю, завтра-послезавтра он навестит вас. Поговорите с ним. Покажите подаренную
фотографию. В свое время к. нему подойдет наш человек. Он покажет ему точно такую же фотографию. Но,
естественно, без надписи. Если в верхнем углу будет маленькое белое пятнышко… так сказать, дефект снимка…
Ян может говорить с человеком без колебаний. Вы меня поняли, мистер Коллинз?
— Я очень люблю семечки подсолнечника. Это, видимо, осталось с детства, от Украины. А семечки
предупреждают склероз, — усмехнулся Коллинз.
— Ну, что же, спасибо за рецепт, придется учесть, — отозвался англичанин. — А теперь позвольте