Пригласительный билет
Шрифт:
Чук несколько секунд смотрел на племянника, как озадаченный бык, затем, когда до него дошло, что тот не шутит, сразу как-то обмяк, посерел, лицо его потеряло гневно-бычье выражение, он замигал глазами и, наконец, нашелся:
— Слушай, Боря… Хватит шутить. Давай поделимся.
— И не надейтесь. И вообще, товарищ зампред, предупреждаю вас: если я услышу, что вы взяли, то прямо приду к тете. И тогда… сами знаете…
— В таком случае я для твоего Сумкина не сделаю того, что обещал ему!
— А что вы не сделаете? Сумкину отвели участок, он построил дом
— Тогда почему ты взял у него деньги?
— Потому что он такой же… — Борис запнулся. — Словом, такой, как вы, одного поля ягода. Если хотите, я могу сейчас пойти куда следует и все объяснить…
Чук понял: племянник не шутит. Он повертелся в кресле, побегал по кабинету, снова сел в кресло, снова встал. Наконец, выдавил из себя:
— Ну, ладно. Ты меня проучил. Забудем об этом.
— Забудем, — согласился Борис. — Только с вас двадцать пять.
— За что?!
— За урок.
— Как? Мало того, что ты получил…
— Мало.
— Знаешь, кто ты такой?..
— Дядя, давайте не будем обмениваться комплиментами. Гоните двадцать пять, или я иду к тете Наде.
— Значит, ты еще и вымогатель?!
— Есть с кого брать пример. Ну, как? Даете двадцать пять?
Расстроенный и подавленный напоминанием об увесистой табуретке, которой жена владела в совершенстве, Чук швырнул на стол двадцать пять рублей.
— Спасибо, — сказал племянник. — А то я в Москве в самом деле потратился: купил себе плащ-пальто, маме вязанку. А вашего директора «Рыба — мясо» гражданина Сумкина я, между прочим, в глаза не видел. Не такой я дурак, чтобы влезать в ваши грязные дела. Салют! Привет тете Наде, а заодно и табуретке.
Борис поправил шевелюру, надел кепку и с подчеркнутой независимостью вышел из кабинета.
РОМАНТИЧЕСКОЕ СВИДАНИЕ
Отдельные представители общественных организаций не раз предостерегали Николая Гавриловича, главного бухгалтера облпотребсоюза:
— Не бегай, ради бога, за каждой юбкой. Не то время.
— Я романтик. Поэт на это имеет право, — парировал нападки главбух.
Н. Г. Прохорчук уже несколько лет писал стихи. За счет своего досуга. Писал самозабвенно, с упоением. Тем более, что изредка его стихи печатала ведомственная газета под рубрикой «Творчество читателей». Напечатанные стихи составляли 0,01 процента к написанным Н. Г. Прохорчуком. Остальные широким каналом наводняли редакции газет и журналов и таким же путем возвращались автору.
— Опять Прохорчук! — горестно восклицали в редакциях. Однако стихи главбуха способствовали успеху его чисто романтических увлечений. Именно благодаря ореолу поэта жена председателя облпотребсоюза, убывшего
Отправляясь на свидание, лирический главбух, как человек воспитанный, из лучших побуждений захватил с собой букет цветов, средних размеров торт с кремом, бутылку десертного вина и, вдохновенный, переступил порог председательского особнячка на нешумной и непыльной улице.
На первых порах романтическое свидание шло в духе всяческого взаимопонимания. После чтения стихов, посвященных хозяйке дома, Олимпиада Корнеевна и Николай Гаврилович за столиком у торшера обстоятельно обсуждали события в Южном Вьетнаме. Лежавшая на ковре домашняя овчарка Друг спокойно созерцала беседующих, ибо находила, что ни стихи, ни тема беседы ничем не угрожают доверенному ей семейному очагу. Но стоило главбуху-поэту протянуть руку к талии Олимпиады, чтобы под звуки магнитофона сделать первые па блюза, как семейный страж вежливо, негромко, по предупреждающе зарычал.
— Успокойся, Друг, — озабоченно произнесла хозяйка, увлеченная танцем.
Однако знающий свои обязанности Друг, ощетинившись, приблизился к левой штанине романтика и вторично предупредительно рявкнул. Чтобы избавиться от надоедливого стража, Прохорчук стал уводить свою даму подальше, в глубь комнаты. Друг не отставал. Тогда догадливый главбух-поэт решил переместиться с партнершей в соседнюю комнату, чтобы танцевать там за закрытой дверью.
Но блюститель порядка был не менее догадлив, чем романтик, и пресек подобное коварство в корне, вцепившись зубами в штанину романтика. При этом взволнованный Друг, очевидно, не рассчитав, захватил часть икры хитреца.
Главбух, конечно, чисто инстинктивно попытался наказать ретивого хранителя семейных устоев ударом правой ноги, но Друг, также инстинктивно, успел вцепиться в правую штанину гостя и, опять же в пылу, захватил часть правой икры.
Первая реакция поэта свелась к ужасающей мысли: «Пропали выходные брюки!» Ужаснулась и Олимпиада Корнеевна. Всплеснув руками, она трагически воскликнула: «Что вы наделали?! Смотрите, на паркете кровь!» Тут же устремилась на кухню за тряпкой, чтобы спасти навощенный паркет.
— Стойте на месте, — явившись в фартуке, с тряпкой в руке, приказала Олимпиада прижатому к дверям гостю, которого сторожил Друг. — А то вы мне своей кровью весь паркет испортите.
— Уберите эту проклятую собаку! — громко потребовал романтик.
— Что за выражение — проклятая собака? А еще поэт! — обиделась за питомца хозяйка, продолжая неистово тереть тряпкой запятнанные места.
Друг, удостоверившись, что гостю сейчас не до лирики, вернулся на свое место. Воспользовавшись перемирием, Прохорчук ринулся вон из комнаты, на улицу. Следует упомянуть, что главбух был мнителен, как оперный тенор, и глуп, как гостиничные правила. На улице его посетила устрашающая мысль: а вдруг эта овчарка взбесилась? Тем более, что Олимпиада, действуя тряпкой, упомянула: «Друг, ты, наверное, с ума сошел! Зачем ты хватал гостя за штаны?»