Приговор судьи
Шрифт:
Мой взгляд помимо воли опустился на баул, который держал Загребельный. Темно-красные пятна, растекшиеся по грязному камуфляжу, больше не внушали ни страха, ни отвращения. Вмиг позабылось, как мы собирали разбросанные по шлюзовой камере кости. Осталась лишь щемящая боль, да смертная тоска по ушедшему… нет, даже не товарищу, а скорее брату.
– Они уже нас ждут, – Леший привлек мое внимание и кивком указал в сторону огромных распахнутых ворот.
– Да, конечно, – пытаясь набраться сил, а заодно и мужества, я глубоко вздохнул. – Идем.
Тяжело переставляя ноги, мы двинулись вперед. Шли молча, каждый погруженный в свои, ох какие
Нестеров лежал на спине. Руки, как и положено усопшим, ему сложили на груди, а глаза закрыли. Сейчас Анатолий выглядел очень мирно и кротко, причем это даже несмотря на странную иссохшую кожу и пугающие черные прожилки, которые виднелись на всех открытых участках тела. Ничто не напоминало о тех жутких, можно сказать, сверхъестественных событиях с участием милиционера, свидетелями которых мы все были всего несколько часов назад. Просто мертвый пожилой человек. А, впрочем, вру. Три или четыре рваные раны на худощавом торсе были совсем свежими. Стальной крюк прорвал грязную майку и несколько раз безуспешно пытался зацепиться за ребра. Только когда это удалось, труп майора таки стащили с той огромной радиоактивной сковородки, на которую он рухнул.
Рядом с покойным недвижимо стоял Николай. Он неотрывно глядел в лицо мертвеца и что-то шептал. Молился, что ли? Когда я совершенно отчетливо расслышал слово «батя», то понял, что нет. «Батя»?! Как батя? Неужто Николай его сын?!
Мне не пришлось задавать лишних и, скорее всего, неуместных сейчас вопросов, потому что наш новый знакомый вдруг стал говорить намного громче. Он все еще смотрел на Анатолия, но обращался уже к нам:
– Иваныч меня от зоны спас. На путь истинный наставил. Помог на работу устроиться. Без него уж и не знаю в каком болоте мог очутиться. Потом, когда война началась, отговорил уходить из города, к себе в команду взял. А я, падла этакая, его в Одинцово бросил, свалил вместе с Крайчеком и кинул батю на верную смерть.
На это мы с Лешим промолчали, хотя, судя по всему, Николай не ждал ни сочувствия, ни укора, он просто хотел выговориться:
– Я когда Иваныча здесь встретил, подумал, что судьба дает шанс все исправить. Тогда я и поклялся, что обороню батю, не повторю свою подлость. И вон оно как получилось… Я живой, а он… – тут Николай, наконец, оторвал взгляд от мертвого лица и перевел его на меня. – Почему именно он? Почему такой лютой смертью?
– Потому, что только он и мог, – прохрипел я вдруг ссохшимся горлом.
– Кабы он мне сказал: «Надо, мол, Колян!», я бы прыгнул, ей богу прыгнул! – в голосе нашего собеседника зазвучала неподдельная решимость.
– Ты не понял, Коля, – я едва заметно покачал головой. – Мог только он. А ты или кто другой… вы бы просто сгорели. Я бы вас не увидел.
– Откуда знаешь? – Загребельный сразу понял, что я намекаю на инопланетный имплантат, который и позволил телу покойного милиционера так долго продержаться в энергетическом потоке.
– Откуда-то знаю, – угрюмо буркнул я в ответ.
Все сказанное мной заставило Николая зябко поежиться. По его лицу проскользнула тень непонимания, подозрения, может даже страха. Как мне показалось, сперва одинцовец собирался задать кое-какие вопросы, однако потом передумал. Наверное, сейчас он просто не хотел ничего знать. У истощенного, изнеможенного человека имелось лишь одно огромное
– Давайте сваливать, мужики, – слова Николая, как нельзя лучше подтвердили мои мысли. – Только вот Иваныча да капитана вашего похороним, чтоб по-людски все было, они ведь как никто другой этого достойны, а потом ходу. Я готов хоть пешком, хоть на карачках, хоть ползком, только бы подальше отсюда.
– Идемте хоронить, – произнес Леший, и всем стало понятно, что именно это для него сейчас самое важное.
– Тогда берем. Я батю за ноги возьму, а вы за руки. – Николай вдруг скривился как от боли и добавил: – Он легкий, стал, будто выгорел весь изнутри.
Эта боль, этот страх прикоснуться к нашему старому боевому товарищу, другу и почувствовать, что он превратился в изжаренный, высушенный овощ, передались как мне так и Андрюхе. Наши движения стали судорожными и неловкими, словно у сопливых пацанов, которые первый раз в жизни увидали настоящую смерть.
– Полковник, а лопату свою ты можешь кинуть, – Николай постарался мне помочь. – Могилу там уже копают. Один из ваших взялся.
– Из наших? – переспросил я и в нерешительности глянул на штыковку в своей руке: действительно выкинуть или нет?
– Да, из ваших, – подтвердил одинцовец и нагнулся, чтобы подцепить Нестерова за ноги. – Белорус. Не помню как звать… Ну, тот что в сером плаще и бандане. И еще помповик у него двенадцатого калибра.
Слова Николая стали раскатом грома, от которого покачнулась земная твердь. После них лопата вывалилась из моей руки и со звоном ударилась о пол инопланетной Базы.
Глава 28
Мы долго и пристально глядели на ханха, а он на нас. Молчали, изучая друг друга глазами, и все не знали с чего начать. Мне довелось видеть Главного разным… очень разным. В Одинцово это был спокойный, уверенный в себе человек со слегка снисходительным и вместе с тем пронизывающим насквозь взглядом, таким, каким он и должен быть у высшего существа. В Подольске я повстречал усталого, сутулящегося под бременем невзгод одиночку, чужого в созданном им же самим мире. И вот сейчас… сейчас мне доводилось наблюдать третью ипостась – встреча равных, может людей, может богов, но равных по силе и по духу существ. Вот как раз этот момент и вгонял меня как в растерянность, так и в искушение. Хотелось сделать сразу много и притом противоречивых вещей. Например, памятуя ту ложь, которая сейчас всплыла на поверхность, как следует засадить Главному в рыло. А может, учитывая все пережитое, все пройденное вместе, крепко обнять его? Как пить дать что-то аналогичное испытывал и Леший. В результате мы с Андрюхой продолжали молчать, тем самым предоставляя право первого слова богу.
– Давайте закончим дело, – тембр и тональность этого голоса, словно пришли из прошлого, в которое я уже и не чаял вернуться. – Иваныча и Костю надо похоронить по-человечески. Они как никто другой этого достойны.
Слова ханха заставили меня вздрогнуть. Конечно, сказано хорошо, правильно, да только все это я уже слышал. Всего каких-то десять минут назад почти то же самое произнес стоящий над трупом милиционера Николай. Кто знает, может это и совпадение… но все же в моей душе вдруг зародился, заворочался маленький гаденький червячок сомнения. Подумалось, а вдруг все приключившееся с нами происходило с ведома нашего старого знакомого, что это именно он руководил всеми нашими поступками и даже мыслями.