Приговор
Шрифт:
" Как для себя строим", - услышал однажды Иван Егорович от одного пожилого рабочего, возводившего вместе с бригадой фундамент для будущего цеха. Может, и прав был этот рабочий, кто-то строит именно для себя. Знает, что в недалеком будущем это будет его собственность. Тогда узаконится частная собственность, но это революция.
Хотя и сейчас кооперативы - это, в принципе, прикрытие. Не может быть много хозяев. Либо все государственное, либо хозяин один. Значит, там, наверху, уже знают, что скоро будет закон, пусть не сразу разрешающий частную собственность, а пока акционерное общество. Но в любом акционером обществе слово и мнение директора будет решающим. Вот для чего нужны свои преданные директора. Это знают те, кто пишет законы простым рабочим,
– Какая разница, главное жить лучше. А кому присягать, царю или генсекретарю, чтобы выйти из тупика и застоя промышленности, не столь важно, - Иван Егорович вспомнил эти слова, сказанные почти пять лет назад в "Охотничьем домике".
Один из секретарей обкома тогда так сказал в ответ на слова своего соседа: "Жить так дальше просто нельзя. Соберешь пуд зерна, пока сводка до Москвы дойдет в десять пудов превращается". Но узаконивание частной собственности - это возвращение в капитализм, это революция или контрреволюция, как ее лучше назвать. Но может, это и правильно, живут же люди на Западе. В Швеции или Норвегии, например, где и климат сродни нашему, отношение к человеку на порядок выше, чем у нас, в развитом социалистическом обществе. Но кто мешает им наверху делать так, как они пишут в своих обращениях к народу.
Почему все блага человека часто остаются только на бумаге, или, может быть, просто нельзя жить без хозяина. Когда все наше значит все ничье. Можно воровать, приписывать и списывать не считая. Все спишут, все подгонят под необходимые для отчета наверх цифры.
Иван Егорович давно видел, что в стране назревает перелом и лозунги "все равны, все люди - братья" доживают последние дни. Общество постепенно начинает слоиться на богатых и бедных, на удачливых и невезучих. Кто ближе к кормушке, кто распределяет народные блага своему, так горячо любимому народу, слугами которого они являются, конечно, никогда не обойдет себя. Хотя есть еще чудаки такие, как Зарубин, верящие в светлое будущее, в ум, честь и совесть нашей эпохи. Но таких мало, очень мало. Ладно, философ, уже приехали. Иван Егорович увидел, что "Волга" повернула на его улицу.
"Наше дело маленькое, нам Родина сказала: "Надо, партия ответит - есть". Значит, вам товарищ первый секретарь Антипов или, может, вашим начальникам из Москвы нужен директор, способный беспрекословно нести вашу хозяйскую волю простым рабочим и мастерам. Но вы несете ответственность за судьбу страны, затеяв эту перестройку, а нам, простым членам партии, необходимо волю партии исполнять. Так записано в Уставе".
Жена Елена Владимировна приняла известие о назначении мужа директором нового строящегося завода с обычным невозмутимым спокойствием, словно уже знала, что будет именно так.
"Правда, "Железная леди", - подумал Иван Егорович, - а может, ее что-то в этой жизни удивить или обрадовать? Наверное, нет. Живем словно соседи, и так 28 лет. Почему раньше не видел этого. Может, не замечал". Работа забирала все время. Он и дома был, словно на работе и в мыслях, и бесконечные звонки, даже ночью.
– Звонила "мышка" нашего Виктора. Спрашивала, ты ей обещал устроить свидание с Виктором. Она оставила свой телефон.
Елена Владимировна передала листок с цифрами незнакомого телефона. Иван Егорович, немного подумав, надел очки, стал набирать записанный женой телефонный номер.
– 4 -
Отбой давно прошел. Заключенные камеры три-два, успокоившись после разговоров, которые зашли за полночь, мирно сопели под своими одеялами. Глядя на
Виктор лежит с открытыми глазами. Синий свет лампочки над дверью уже не раздражает, как в первую ночь, к нему просто привыкаешь, перестаешь замечать. Мысли, мысли не дают спать Виктору уже которую ночь. Он сдружился со своими пацанами и вообще увидел, что это обычные ребята, с простыми, свойственными этому возрасту, интересами, но более озлобленные на жизнь. Трудно было поверить в то, что Цыгана уже хотели признать хроническим алкоголиком по ст.62 в шестнадцать лет.
– Во сколько Цыган пить начал?
– спросил Виктор.
– Я не помню. Отец еще маленькому пиво наливал, говорил: мужиком должен быть, не бабой, - ответил Уразов, чем вызвал дружный смех своих сокамерников.
Минаков Женя, Минак, с двенадцати лет состоял на учете в детской комнате милиции и к шестнадцати годам имел больше десятка приводов. Худенький, вертлявый, его посылали взрослые, он ловко лазил и мог залезть даже в забитую хозяевами квартиры оконную форточку. Насонов Сергей, срывая с кричавшей девушки нерасстегнувшуюся серьгу, ударил ее кулаком в лицо. Обычный парень, тихий даже. Что заставляло их воровать, кто? Неужели в их городе нельзя найти занятие по душе? Существует масса секций, клубов, домов творчества. Хотя может, и мало времени уделяют взрослые своим растущим детям. Жизнь ускоряется, вечные заботы, как прокормить, выучить, устроить.
Эти проблемы мало знакомы Виктору, хотя все в своей жизни он добивался сам. И очень злился, когда, отвечая на вопрос, кем работают родители, слышал: "Ну, все ясно". Он почти отлично закончил школу. С девяти лет ходил в секцию бокса. Был даже союзным призером на юношеских соревнованиях, а затем занимался в единственной в городе полуподпольной секции восточных единоборств, и уже в университете был победителем в своей весовой категории. Ему всегда не хватало времени, он любил жизнь, всегда находил себе интересы, любил литературу, даже сам писал стихи. И даже здесь, в СИЗО, когда боль разлуки и одиночества стали в разы острее, стал писать чаще, чем вызвал восторг своих сокамерников.
Виктор быстро нашел с пацанами общий язык, особенно после показательного урока по их просьбе. Виктор ногами сбивал подвешенные на двухметровую высоту различные вещи: футболки, майки. Пацаны сидели, открыв рот от восхищения. Личный пример взрослого - вот что самое важное в этом возрасте.
Ушли трудности первых пятилеток, забылись война и послевоенный голод и разруха, и все, не стало лозунгов "Родина-Мать зовет", "Все для фронта, все для Победы", когда их ровесники по двенадцать часов без выходных работали у токарных и фрезерных станков. Все это ушло в историю. Люди были сытыми, стали жить лучше. Исчезали коммуналки с кухнями на десять семей. Все больше и больше семей жило в отдельных изолированных квартирах со всеми удобствами. Появилось телевидение, и уже реже стали походы всем классом в кино. Люди стали уединяться, а благ, сколько бы их ни было, всегда будет хотеться больше.
Наверное, этим ребятам просто не повезло. Они не встретили на воле таких как Виктор, взрослых парней, которые бы повели их в спортивные секции, в кружки творчества, а встретили тех, которые дали им первую сигарету, налили пива, а потом вина. В этом возрасте все всасывается в характер ребенка - а они еще дети - как в губку. Вот откуда прищур глаз и выгиб пальцев, при разговоре они копировали взрослых, которых считали своими кумирами.
Встреть крепыш Астахов парня из какой-нибудь секции борьбы, и из него мог бы получиться неплохой борец. Он очень быстро схватывал все, что показывал Виктор, и пусть не вышел бы из него чемпион, зато он закалил бы свою волю, свой характер. Но ему встретился сосед по подъезду Нестеров Геннадий по кличке Узбек, которого все во дворе боялись. Он сидел первый срок еще по молодости, и прищур глаз при разговоре даже теперь Астахов копировал, как у Узбека.