Приговор
Шрифт:
Иван Егорович налил еще по полрюмочки, как и в первый раз, себе побольше. От камина пошло настоящее тепло, электрообогреватель уже выключили. Мерцание горящих дров создавали уют и домашний комфорт.
– Совсем как в детстве, - глядя на огонь, мечтательно сказала Нина.
– Я всегда любила, когда зимой топится печь, сидеть и смотреть, как горят дрова. Это так загадочно и таинственно считала я.
– И я тоже. Я вообще мерзляк, если честно признаться, и зиму, наверное, только поэтому не люблю, - признался Иван Егорович.
– А что же всегда отдавал мне свой пиджак, когда под утро становилось свежо на улице?
– спросила, улыбаясь, Нина.
– И мне говорил, что у тебя нормальная температура тела, немного выше,
– Врал, - честно признался Иван.
– Вот видишь, какие факты открылись через тридцать лет...
Иван Егорович не дал договорить Нине, подошел к креслу, опустился на колени, положил голову на ноги Нины. Наверное, это было забавно видеть со стороны: полный, лысеющий мужчина, которому за пятьдесят, совсем как ребенок положил голову на колени матери. Нина ласково погладила его по лысеющей голове.
– Ванечка, ты для меня всегда останешься Ванечкой. Самый молодой и самый красивый.
Иван Егорович поднял голову, посмотрел в глаза, родные глаза Нины, его воробышка.
– Ниночка... Я так долго ждал этой встречи, - прошептал он и поцеловал Нину в губы.
– 35 -
В камере или кубрике на 10 человек помещения для осужденных хозобслуги все уже давно спали. Кто-то, как повар Егорыч, тихо похрапывал. Кубрик 120 считался счастливый. Его так давно назвали, здесь всегда жили повара, хлеборезы, бригадиры и почти все обитатели, которые здесь жили, уходили на волю раньше срока, условно-досрочно. Егорыч, шеф-повар одного из кафе города, до срока наказания попал сюда по совсем не "поварской" статье - за хулиганство. Обычно повара - это спокойные, уравновешенные люди.
Виктор лежал с открытыми глазами. Давно затих за окном хорошо слышный из их камеры шум городских улиц. Свобода совсем рядом, в каких-то ста метрах, в самом центре города. Но как далека она! Как томительно ожидание этой свободы! На воле совсем не замечаешь, какое это счастье - свобода. Особенно весною или в начале лета, когда природа будоражит голову. Но сейчас глубокая осень, второй месяц льют затяжные, нудные дожди. Сегодня Виктор прочитал Жене свое стихотворение, которое он написал вчера вечером. Стихи пришли в голову почти сразу, без поправок:
Сердце! Зачем ты в грусти сжалось? Она же над тобой смеялась, Ты же должно всё ненавидеть. Забыть. Стереть. Больше не видеть. Может, наполнен жаждой мщенья Глупец! Ты ждешь слова прощенья, Ты снова счастья ей желаешь. Она чужая! Понимаешь? Тебя она и не любила И прошлое давно забыла, Так она просто развлекалась, Не над тобой одним смеялась. Смеялась? Очень может быть, Да я и не хочу ее простить, Но все равно ночами вспоминаю, А почему? Зачем? Не знаю. Не выкинуть из памяти мне встречи И поцелуи, шепот, речи. Хочу, но не могу ее забыть. Смогу ли я еще так полюбить?Стихи очень понравились Жене. Она стала требовать, чтобы наедине он звал ее просто по имени. Наверное, за всю свою
– Посмотрю на его поведение.
Виктор все чаще стал догадываться, что их простые и очень порою наивные разговоры как с подругой - а у Евгении Ивановны не было женщин-подруг среди работников СИЗО - все чаще стали заканчиваться разговорами о личном, о душе, о любви. Вот и сегодня он прочитал стихи. Женя их очень расхваливала, хотя Виктору они казались очень наивными, детскими.
– Какое, наверное, это счастье, что несмотря на все подлости, предательства можно любить женщину, - сказала она Виктору.
– Знаешь, Витюш, ты обязательно полюбишь еще. Твое горячее сердце просто не сможет без любви.
Евгения Ивановна сделала знак рукой, увидев, что Виктор хочет возразить и даже встать.
– В восемнадцать лет мне простая симпатия к человеку казалась любовью. Помнишь мудрость? Первая любовь - солома, быстро вспыхнет, быстро гаснет. Вторая - хворост, горит дольше, но тепла не хватает, а вот третья у зрелого человека, когда за тридцать - это очень часто настоящая любовь.
Женя взглянула своими бездонными голубыми глазами в глаза Виктора.
– Тогда четвертая в сорок вообще антрацит, - почему-то сгрубил Виктор, но тут же извинился и уже другим дружеским тоном добавил: - Прости, Жень, мне всего двадцать семь. Может, ты и права.
– Я права, Вить в одном - любовь не стоит унижения даже, когда бездумно любишь.
– Сама придумала? Как красиво, как стихи.
– Это мои, Вить, стихи, я тоже писала и о любви мечтала безумной, чтоб захватило всю, с макушки до пяток.
Оставь ненужное сомненье, Ты успокоен им не будешь. Любовь не стоит униженья Даже, когда безумно любишь.Виктор даже рот раскрыл от восхищенья, он не нашел, что сказать, просто захлопал в ладоши.
– Это шедевр! Честное слово! Эти четыре строки стоят целой книги.
Женя была на шесть лет старше Виктора. Что имела в виду эта мудрая женщина, говоря сегодня Виктору о настоящей третьей любви? Себе? Она была во втором браке. Сейчас ночью Виктора мучил этот вопрос, не давал заснуть. Виктор был осужденным, заключенным, но, несмотря на это, Женя стала ему другом. Близким другом, с которым интересно болтать на все темы. Он даже здесь, в тюрьме, снова почувствовал радость жизни. Радость простого общения. Но она прежде всего женщина, еще молодая, красивая женщина. Может ли быть просто дружба без любви между мужчиной и женщиной? Какие они разные, Вика и Женя. Вика, которая всегда говорит и обещает, даже не думая, сумет она выполнить данное обещание, и серьезная, всегда дающая отчет каждому своему слову, каждому поступку Женя. Да, их разделяют восемь лет, но, кажется, их разделяет вечность. Они совсем разные, как черное и белое. Хотя судьбы почти схожи, обе с провинции приехали в большой город, но Женя, наверное, никогда не пойдет на предательство для достижения своей цели. Она, может, старомодна даже, может, теперь другие жизненные принципы. Перестройка и в сознании людей. Тогда она имела в виду его, говоря ему о третьей любви, когда за тридцать. Только нужна ли она ему, эта близость с Женей?