Приговоренная. За стакан воды
Шрифт:
— Кто это сделал?
— Мой муж. Он обрызгал меня кислотой во сне, просто так, безо всякой причины. Это было уже давно.
Я пожалела ее, но у меня не было с собой даже апельсина. Обернувшись, я указала на деревню в нескольких сотнях метров от нас.
— Зайди завтра, у меня будет кое-что для тебя. Мой дом на углу улицы, с синими железными воротами. Спроси, где живет Азия — тебе покажут.
Она поблагодарила меня, коснувшись лба, и пошла в противоположную сторону.
Наконец я добралась до поля. Около пятнадцати женщин уже собирали ягоды. Согнувшись пополам, сгорбив спину, они наполовину скрывались
Сурового вида женщина в заштопанной одежде приблизилась ко мне и протянула желтоватую корзину:
— Если ты наполнишь ее, то получишь 250 рупий, — сказала она, не подходя вплотную.
Посмотрев на огромную емкость, я подумала, что ни за что не управлюсь до заката. Моя корзина была намного больше, чем у остальных: так мне давали понять, что я христианка… Это часто бывает. Христианам платят меньше, чем мусульманам. К счастью, Ашик не страдает от подобной несправедливости: в мастерской он получает 6000 рупий в месяц, как и остальные. Его начальник не делает различий между мусульманами и христианами.
Сбор азиатских ягод требует большого внимания. Это изнуряющая работа. Приходится прокладывать себе дорогу среди тернистых зарослей, выискивая крошечные ягодки. Раздвигая колючие, царапающие руки, ветви, я бережно снимала один за другим маленькие красные шарики. Мне казалось, я проделывала это снова и снова уже целую вечность, но корзина наполнилась лишь наполовину. Несмотря на все предосторожности, мои руки были исцарапаны, а кончики пальцев — влажные и алые, будто я окунула их в чан с краской. Солнце пекло нещадно: к полудню температура наверняка поднялась выше 45 °C. Я истекала потом, чувствуя себя совершенно разбитой от этой удушающей жары. Мне вспомнилась река, на берегу которой стоит наша деревня. Как мне хотелось окунуться в нее, чтобы освежиться!
Но искупаться было негде. Тогда я выбралась из колючих кустов и подошла к колодцу в нескольких десятках метров от поля. От старого камня веяло приятной прохладой. Нагнувшись, я заглянула вглубь, чтобы посмотреть, есть ли на дне вода. Это всякий раз напоминает мне об одном несчастном случае. Мне было девять лет, когда встревоженная тетя Нур зашла к нам в дом.
— Ты не видела Шана? — спросила она у мамы.
— Нет. А ты, Азия?
Трехлетний Шан был моим кузеном.
— Нет. А что случилось?
Тетя была вся в слезах.
— Он пропал час назад, и никто не знает, где он. Никто его не видел.
Жители деревни искали до утра, но все был напрасно. А на следующий день одна из местных женщин пошла к колодцу и увидела в нем маленькое тельце Шана. Накануне никто и не подумал туда заглянуть. Теперь, наполняя ведро водой, я
Остальные сборщицы продолжали работать с не меньшим рвением, чем в начале.
Я вытащила ведро воды и окунула в него старый стакан, стоявший на краю колодца. Холодная вода освежала. Я стала пить большими глотками, и скоро почувствовала себя лучше.
Зачерпнув еще, я услышала вокруг себя шепот. Не придав этому значения, я протянула стакан женщине, работавшей рядом — мне показалось, ей было тяжело.
Улыбнувшись, она собиралась было взять его… как вдруг Мусарат подняла голову от ягод и с ненавистью воскликнула:
— Не пей, это харам [4] !
Я вздрогнула и опрокинула стакан — женщина даже не успела взять его в руки. Мусарат тем временем обратилась ко всем сборщицам, которые прервали свое занятие, едва раздалось слово «харам».
— Слушайте меня все! Эта христианка осквернила колодец, отпив из нашего стакана и окунув его в воду несколько раз. Теперь вода нечистая! Из-за этой женщины мы больше не сможем пить из колодца!
То, что говорила старая ведьма Мусарат, было настолько несправедливо, что я решила все же высказаться в свою защиту и отстоять свою честь.
4
Харам — действия, запрещенные Кораном.
— Думаю, что Иисус не согласился бы с Мухаммедом в этом вопросе.
Мусарат вспыхнула.
— Как ты смеешь думать за Пророка, ты, грязное животное?
Еще три женщины стали кричать:
— Правильно! Ты всего лишь грязная христианка! Испортила нашу воду, а теперь еще и ставишь себя на место нашего Пророка! А знаешь ли ты, дрянь, что твой Иисус — бастард, у которого не было законного отца? Отец Мухаммеда, Абдулла, его признал. Ты хоть знаешь, кто это — Абдулла? А Иисус такой же нечистый, как и ты.
— Это неправда, — я была непреклонна. — Спросите у муллы в деревне.
Мусарат подошла ко мне с таким видом, будто собиралась ударить, и воскликнула:
— Отречься от своей грязной веры и обратиться в ислам — вот единственное, что ты можешь сделать, чтобы искупить свою вину.
Меня задело за живое. Мы, христиане, с детства приучены молчать и не возражать, ведь мы здесь в меньшинстве. Но я — человек упрямый, и в этот раз не смогла сдержаться, мне захотелось отстоять свою религию. Я не могла позволить, чтобы эти женщины так оскорбляли мою веру.
Набрав в легкие побольше воздуха и преисполнившись храбрости, я заговорила:
— И не подумаю. Я верую в Иисуса Христа, который принес себя в жертву на кресте во имя искупления человеческих грехов. А что сделал ваш пророк ради спасения человечества? Почему это я должна обратиться в другую веру, а не вы?
Тут уже все сборщицы, исходя ненавистью, принялись орать на меня:
— Как ты смеешь так говорить о нашем Пророке? Ты же никто, мерзкое создание, не заслуживающее права жить на этом свете! И твои дети не лучше! Ты дорого заплатишь за свои слова о Пророке Мухаммеде!