Приговорённые к счастью
Шрифт:
Они молчали, обособившись друг от друга, и Бальтазару это было не по душе, да и Дмитрию, очевидно, тоже. Бальтазар с огорчением подумал, что оставил за собой последнее, хоть и невысказанное слово. Придавил друга высоконравственным молчанием. Нехорошо.
– Дима, ты же с Вернером по мировому эфиру переписываешься? – как бы невзначай полюбопытствовал Бальтазар.
Дмитрий глянул недоверчиво – искренна ли любознательность? – но добродушие взяло своё, и он решил прекратить на себя дуться.
– Ну, допустим, – сказал он с лёгкой улыбкой.
– Смотрю, замучил тебя Альберт
– Квантованный и не желеобразный, а гелиоподобный, то есть сверхтекучий, – поправил его Дмитрий.
– Немного попутал, в меру понимания, – весело согласился Бальтазар.
– Не прикидывайся! Понимаешь ты куда больше, чем путаешь. Ведь ты меня поддерживаешь, не Альберта? – спросил Дмитрий, хитро прищурившись.
– Его понять тяжелее, – признался Бальтазар.
– Так себе комплимент, но спасибо, – усмехнулся Дмитрий. – Альберт, конечно, голова большая, отдам ему должное, но теоретик. А Вернер мало того что умница, так и человек дельный. Сразу на плоскость применения выводит. Вот скажи, по-твоему, какой эфир позволяет расщепить пространство, да так, чтобы тело, попавшее в разлом абсолютной пустоты, можно было двигать на сверхсветовой скорости?
– Твой любимый: кристаллический, – почти не думая, ответил Бальтазар. – Но ведь такой разлом замкнёт на себя ось времени. Попадёт в неустойчивую временную петлю, та схлопнется, и разлома будто никогда и не было… Даже если сразу не схлопнется, петля изолирует от нас событие. Альберт об этом как-то говорил. А если на оси времени ничего не случилось, то и обсуждать бессмысленно, – стройно вывел он, радуясь тому, как славно, по-учёному, высказался.
Подобные разговоры Бальтазар относил к разновидности схоластических диспутов его юности о том, был ли пупок у Адама, зачем крылья ангелам, как они перемещаются, сколько их всего на небе, как размножаются черти, и к прочим похожим занимательным вопросам. Забава праздного ума.
Дмитрий ожесточённо замахал рукой:
– Не соглашусь! Вот Вернер сразу уловил идею. Мы с ним нашли теоретическую возможность распознать вид нашего эфира. Но даже его капиталов не хватит, чтобы построить простейший прибор для проверки: размеры выходят далеко за орбиту Нептуна. Формульная выкладка там нехитрая… – сказал он и, радостно потирая руки, достал карандаш и бумагу и подмигнул приятелю. Тот незаметно вздохнул.
Весь остаток пути Дмитрий писал, объяснял, строил графики и махал руками. Бальтазар сосредоточенно следил за полётом его мысли и кивал, хотя перестал понимать уже на середине первого из пяти листов, плотно исписанных закорючками греческого алфавита.
Проехав шлюз, они сошли с поезда на перрон. Оглянулись – хорошо! Серую пустыню сменили синее небо, деревья, зелёные холмы. В кристально прозрачном воздухе виднелись далёкие горы, покрытые шапками белых облаков.
Пока Дмитрий с радостной улыбкой щурился на солнце и вдыхал чистый воздух, Бальтазар подошёл к знаку перехода недалеко от них. Тот вёл в приёмную «Реактивных зигзагов», но был закрыт.
Бальтазар
– Связи нет, – объявил подошедший Дмитрий. – Мой телефон нашёл неизвестную сеть и пытается подключиться, вроде как нас действительно в другой аквариум запустили. Что за причуды! Перебор с приключениями.
Бальтазар нетерпеливо забарабанил по указателю костяшками пальцев. Затем постучал по хлипкой табличке кулаком. Не помогло.
– Нарочно, что ли? – забормотал он. – Дима, ты это видел? Это что ещё такое?!
Дмитрий бросил на него сердитый взгляд. Едва он оттеснил друга в сторону, как указатель радостно пискнул и зажёг зелёный огонёк. На табличке отобразилась стрелка, которая провернулась в сторону приоткрывшейся рядом двери.
– Из-за спешки забыл на тебя пропуск запросить, – буркнул Дмитрий.
Распахнув дверь пошире, он подтолкнул вперёд недовольного Бальтазара, чтобы своенравный переход вдруг не закрылся перед ним, и шагнул следом.
Глава 6. «Реактивные зигзаги»
Помещение приёмной обволакивал уютный безламповый свет, лившийся, казалось, из воздуха, приглушённый, но совсем не тусклый – приятный покой для глаз. Стены покрывали замысловатые изломанные и волнистые линии, едва очерченные геометрические фигуры и скользившие вокруг них затейливые змейки, кусавшие свой хвост. Звучала тихая мелодичная музыка, словно сотканная из нежного перезвона серебряных колокольчиков, звеневших то в унисон, то забавной россыпью какофонии.
Иллюзорно подвижные образы завораживали, приманивали взгляд и затягивали вглубь себя: «Позабудь про всё, смотри на меня здесь и сейчас и всё поймёшь…» Что за наваждение?! Бальтазар тряхнул головой.
В довершение к вычурной психоделической отделке стен в дальнем от входа затемнённом углу над полом парил человек, сидевший в воздухе со скрещёнными ногами, бритый налысо, в оранжевой накидке или балахоне. Похоже, монах с гор древнего Тибета. Лицо его было обращено к вошедшим, глаза закрыты. Невидимая подушка под ним медленно, едва заметно колыхалась вверх-вниз, отчего казалось, что седок летит через неведомые, скрытые от обычного взора пространства. Одухотворённое лицо хранило уверенное спокойствие философа, причастного к знанию, что единственная надобность человеку – это полная невозмутимость и безмятежность.
Над его головой колесом крутился символ компании – крестообразная вертушка. Восемь изогнутых на концах тонких трубочек выбрасывали реактивные струйки, заставляя конструкцию бешено вращаться.
Всю противоположную стену справа от входа занимал стеклянный стенд, залитый изнутри ярким светом, где рядком стояли странного вида башни. «Макеты старинных космических ракет», – догадался Бальтазар.
Друзья посовещались. Дмитрий сказал, что его телефон уже подключился к местной сети и он наберёт Вернера. Бальтазар же, с неодобрением глянув на монаха с его показной напыщенной духовностью, пошёл к музейным экспонатам.