Приговоренный к забвению
Шрифт:
Он приободряюще коснулся напоследок ее плеча, и, поднявшись, хотел было выйти на улицу, но путь преградил один из воинов второго отряда.
— А чего это у вас неопереныш такой хмурый? — с развязной пьяной веселостью проговорил он. — Ты что, не рад, что мы тварь зарубили?..
Вигге даже отвлекся от своей пышногрудой забавы, которую тем временем зажимал в углу.
— Эй, это мой малый! Отстань от него!
— А правда, чего он не радуется?.. От страху, чтоль, никак не очухается? — подхватил другой
— Судя по роже, он никак не может определиться, кого испугался больше — демона или нашей Берты! — прыснул третий, и в харчевне раздался дружный хохот.
Первой мыслью Рика было врезать весельчакам хорошенько, но их было слишком много… И вообще… Зачем?.. Он ведь прекрасно понимал, что этим своим безудержным весельем все просто стараются забыться, каждый как может.
— Да пошел ты, — буркнул Рик, отпихнул пьяного в сторону и вышел на улицу.
После душного тепла таверны ночь своим свежим, влажным дыханием пробрала насквозь за минуту. Запах гари почти совсем не чувствовался — ветер тянул с другой стороны. Рик поежился, почувствовал, как голова вдруг враз оказалась окутанной легким туманом, и усмехнулся. Значит, все-таки не зря было пиво выпито.
— О, а ты чего здесь? — спросил вынырнувший из темноты Бруно, поправляя штаны.
— Подышать вышел, — ответил Рик.
— А я — отлить. Ты был у них в нужнике? После твоих хором туда даже смотреть страшно! — расхохотался Бруно.
Рик улыбнулся.
— Да ну тебя!.. Слышь, там это… Одна девица сидит, сопли в пиво мочит. Все переживает, что тебя подставила. Ты бы подошел к ней, что ли
Тот вздохнул, помрачнел.
— А что я ей скажу?.. Извини, что дурой назвал? Так дурой и была. Не горюй из-за моего плеча? Так она скажет: очень ты мне нужен…
Рик тихо выругался. Как дети, честное слово.
— Ты же в каждой каше рядом с ней оказываешься. Так не будь идиотом — иногда надо оказываться рядом не только в каше, но и после нее.
Бруно задумчиво посмотрел на Рика, и скрылся в таверне.
Рик улыбнулся, еще какое-то время постоял на крыльце, отдаваясь ватному, расслабляющему ощущению, разлившемуся по его телу. Вернувшись в таверну, сцапал у проходившей мимо девушки полную кружку и уселся в дальнем углу. Присмотревшись, увидел лежащую на низкой лавке вдоль стены лютню. Отставив пиво, взял инструмент в руки.
— Что, умеешь? — спросил у Рика Клыкастый, подсев к нему.
— Нет, — покачал головой тот. — К сожалению…
Он провел большим пальцем по струнам, и они нестройно брынькнули.
— А ну-ка дай, — Клыкастый забрал у Рика лютню и, наклонив к ней ухо, принялся подстраивать струны.
— Играешь? — удивился Рик.
— Не, только когда пьяный! — блеснул тот зубами, широко улыбнувшись. — Трезвый я слишком жалостливый!
Он звякнул струнами, проверяя результат, хмыкнул.
— Вот
Из-под его пальцев, слегка фальшивя, забренчала простенькая мелодия.
— Лучше бы Вигге вместо девок лютниста притащил, — пробубнил Рик.
Клыкастый кивнул.
— Точно, баб всего на пятерых, а музыка — она сразу для всех… Душа — она же песни просит.
— Точно, — подтвердил Рик. — Споешь что-нибудь?
Руки воина остановились, музыка замерла.
— Слышь, щуренок… Что в тебе не так?..
— В смысле? — не понял Рик.
Клыкастый повернулся к нему, прищурился.
— Знал бы — не спрашивал… И хоть Вигге сейчас блюет у входа, а Тано помалкивает да мясо жрет, как не в себя — поверь, у них тот же вопрос вертится.
Рик усмехнулся.
— Давай лучше споем… Ты помнишь, как звали наших парней?..
— Не, — махнул головой Клыкастый, и медленно перебрал струны одна за другой. — Когда-то в нашем отряде командиром был старик Роло, бесстрашный мужик всего с одной рукой — представляешь?.. Он знал много старых песен… И была среди них одна поминальная. Я столько раз ее слышал, а смысл понял только сейчас…
Его пальцы издали из лютни неожиданно стройный звук, и Клыкастый вдруг негромко запел низким, раскатистым голосом:
Ветер роняет белые хлопья.
Снег или пепел — не различить…
Воспоминания всколыхнулись в груди у Рика. Он пел эту песню когда-то давно со своими друзьями, много раз… Прикрыв затуманившиеся глаза, он подхватил знакомый мотив.
Стихли на поле предсмертные вопли,
Братьев уснувших не разбудить.
Братьев уснувших не разбудить…
Смех в харчевне вдруг стих. А Клыкастый вместе с Риком запели уже громче:
Бьется в груди моей страшное пламя!
Но моей воли не сокрушить:
Сердце мое превращается в камень —
Камни нельзя ни сломить, ни убить.
Камни нельзя ни сломить, ни убить…
И тут к ним присоединился Тано, Вигге, Мага, и еще один незнакомый баритон кого-то из воинов второго отряда:
Братья, услышьте мой голос призывный!
Пепел, как снег, заволок небеса
Больше живых не осталось в долине —
Значит, придется вставать мертвецам!
Значит придется вставать мертвецам!
Лютня умолкла, люди тоже. И в полной тишине особенно громко зазвучал одинокий голос Рика, низкий и звучный:
Звоном мечей мне ответили братья,
Хором в груди моей силу даря.
Снова иду за других умирать я,
Как умирали они за меня.
Как умирали они за меня…
Открыв глаза, он вдруг увидел, что все в харчевне смотрят на него.
— Ты откуда этот куплет взял?.. Его же не было в песне? — удивленно спросил Вигге.
— Как это не было, в нем же вся суть! — возразил Рик.