Прихоти фортуны
Шрифт:
Диагор смотрел на девушку со смешанным чувством любви и утраты; так мог бы глядеть заботливый отец на свое дитя, муж, познавший искушения, счастливый жених, отвергнутый любовник, Ангел, отводящий от тебя удар.
Жанна открыла глаза. Лицо отшельника вмиг изменилось, брови сдвинулись, морщины возле носа обозначились отчетливее.
– Неразумно, девочка, подниматься сюда в такой шторм, – сказал он. – Ты могла погибнуть, Жанна.
– Не могла, – она покачала головой и улыбнулась, глядя на грека снизу вверх, – Все было бы хорошо. Впрочем, так оно и есть.
– Не могла, – передразнил
Жанна рассмеялась.
– О, Диагор, даже если бы волна подхватила меня, ты сумел бы договориться со стихией, и вернуть меня на берег. Ведь ты колдун!
Она осеклась и приложила тонкие пальцы к голубоватым вискам. Страх, час назад погнавший ее сюда, вновь вернулся.
– М-да… колдун, – медленно повторил Диагор. Девушка пыталась поймать его взгляд, но глаза грека устремились на маленькое оконце, за которым не было ничего, кроме густого черного воздуха.
В этом скалистом гнезде было покойно, буря бушевала снаружи, а здесь шуршал дождь, и барабанила вода, стекающая с покатой крыши. Отдаленный грохот волн доносился глухим рокотанием.
– Диагор, послушай меня, – быстро заговорила Жанна. – Я знаю, что в деревне всякое болтают о тебе. Да, да, Диагор, и для тебя это тоже не секрет. О глупцы! Они же все не стоят и ногтя на твоем мизинце!
– Жанна, перестань, – оборвал ее грек. – Ты вся мокрая…
– Вот именно! Не стоят и ногтя, – воскликнула девушка. – Я одна знаю тебя, знаю твое чуткое сердце. О! ты отважен, Диагор!
– Жанна, прошу тебя. Сними свою накидку, ее нужно развесить над огнем.
Жанна лихорадочно откинула назад мокрые волосы. Простой и естественный жест. Взгляд ее скользнул по влажной ладони, где вспыхнули розоватые отблески очага. Девушка поспешно вытерла ладонь о шкурку белки, свисавшую с подлокотника. Отшельник склонился и начал развязывать тесемки ее плаща.
– Жанна, бедная девочка, – бормотал он, – ну разве возможно тебе воевать со зверем, встающим из пучины моря… Совсем мокрое платье. Скорее долой! Так можно простудиться, ангел мой.
Жанна схватила его за руки.
– Диагор, право, мне все равно, кто ты – человек, колдун или демон. Ты – единственный, с кем я могу поговорить. Я так давно тебя знаю… В деревне происходит что-то ужасное… будто меч занесен над всеми нами.
– Ты права, – грустно сказал хозяин лачуги. – Меч этот – инквизиция на службе у зверя.
– О чем ты говоришь, друг мой? Кто этот зверь?
– Святая католическая церковь.
Жанна медленно подняла руки, словно пытаясь защищаться.
– У тебя уже борода седая, Диагор, а ты говоришь такие вещи, – прошептала она.
Грек расхохотался.
– Чудо, что борода моя успела поседеть, – воскликнул он, – а не отрезана раньше времени вместе с головой!
– Я знаю, Диагор, ты неисправимый еретик, – удрученно произнесла девушка, и слезы заструились по ее щекам.
– Полно, ангел мой. Сними-ка лучше платье, мы развесим его над огнем. Подожди, я принесу тебе плед.
Они поужинали. Потом тихо сидели у очага, глядя в затухающее пламя. Время от времени Диагор
Диагор взял руку Жанны.
– Какая маленькая ручка, – тихо сказал он. – Белая кожа, сквозь нее видны голубоватые вены. Как несправедлива судьба, мой ангел! Эти ручки не должны трудиться.
Он опустился на камышовую циновку подле кресла Жанны, поставил ее босую ногу себе на ладонь. Жанна доверчиво улыбнулась.
– Боже мой! – воскликнул грек. – Стопа этой девушки меньше моей ладони!
Рука его была горяча и суха. Отшельник откинул с лица длинные волосы. Золотое кольцо жарко блеснуло в ухе. Они и раньше, бывало, играли так, но тогда Жанна была ребенком… Она наклонилась к Диагору, – плед сполз с ее плеча – и обвила шею грека голыми руками. Сыну древней Эллады, казалось, не хватает воздуха, он глядел в ее приблизившееся лицо невидящим взором. Наконец он нашел в себе силы снять со своих плеч эти тонкие руки и погладил девушку по шелковистым волосам.
– На рассвете я ухожу, мой ангел, – тихо сказал он.
– Уходишь?
– Это необходимо, Жанна.
Она слегка отстранилась.
– Ты уходишь из этого благословенного места…
– Да. Но благословенно оно только по одной причине. Ни о чем не спрашивай, я не смею сказать, тем более теперь, когда готов в путь.
– Диагор, ты не можешь уйти просто так.
– Мне нелегко. Но это нужно. Я привык быть изгнанником…
– Не говори так!
– Дитя, ты знаешь, что болтают подлецы. Я – колдун! А, чтоб им пусто было! – Он грубо рассмеялся. – Странно, что эти псы-доминиканцы еще не наведались сюда, – добавил он и отвернулся к огню.
Несчастная девушка ничего не могла сказать. Она понимала совершенно ясно, что вот сейчас, в эту самую минуту безвозвратно теряет друга.
– Я еще мог допустить, что мне свернут шею веревка и рея, но на костер не тороплюсь, – пробормотал грек; Жанна заплакала.
Он нежно привлек ее в свои объятия, пытаясь утешить, унять эти горькие слезы.
– Жанна, – зашептал грек. – Клянусь головой папы, я не забуду тебя. Где бы я ни был, я буду думать о тебе, ангел мой, я буду вспоминать прекрасную нимфу на лазурном берегу. Клянусь тиарой этого дохлого Климента, лихорадка ему в бок! Он баюкал девушку, пока она не успокоилась и не уснула. Очаг погас, хижина погрузилась в ночь.
Время близилось к полуночи, купцы давно убрались восвояси, отдыхать перед предстоящей дорогой. Солдаты со своими румяными подругами все так же бражничали, драли глотку, сонный Жак Рюйи сидел на лавке и подсчитывал монеты. Его жена, решив, что сегодня уже новых гостей Бог не пошлет, загасила на кухне очаг и приказала малышу Мариа почистить котлы.
Доминиканец, сгорбившись, сидел за столом. Перед ним таяла новая свеча. Капюшон сутаны он надвинул на самые глаза, так что лицо его вновь оказалось в тени. Он устало потер брови. Надо бы встать и отправиться в свою комнату, но как раз этого он сделать и не мог.