Приказ обсуждению не подлежит
Шрифт:
В марте 2002 года привлечен как специалист к работе в Центре спецопераций ГРУ «Луганск». Попал под правительственный указ (выдержка): «Использование (привлечение), а в случае необходимости — освобождение из мест лишения свободы специалистов по борьбе с терроризмом (…) с наделением их иммунитетом от уголовного преследования, когда они по оперативной необходимости внедряются в террористические группировки и вынуждены участвовать в их деятельности; и (или) участвовать в проведении подобных острых оперативных мероприятий…».
— Это
— Не хорони его заранее, — усмехнулся Ленц. — Он хороший человек, не раз опробованный в деле. — Он передал полковнику еще несколько листов бумаги и пояснил:
— Для более детального ознакомления.
— Что это? — спросил Михаил Васильевич, глянув на «шапку»: «Начальнику профильного отдела управления военной контрразведки ФСБ полковнику Эйдинову от Марковцева С.М. Отчет о побеге из колонии строгого режима УР-45/3…»
Честно говоря, такую «шапку» Артемов видел впервые.
— Отчет, — неопределенно ответил Спрут. — Марк больше валял дурака, нежели отчитывался. Таких отчетов он накарябал три Самый первый попал ко мне в руки случайно, остальные писал по распоряжению своих кураторов из военной разведки Прочти на досуге. Занимательные документы. Частичная автобиография, можно сказать.
«Ладно, прочту», — кивнул Артемов, складывая листы по сгибам и пряча во внутренний карман куртки.
Прямо из машины генерал позвонил по телефону и спросил:
— Выясните, возможно ли вызвать Марковцева в ближайшие час-два. От моего имени. Пошлите за ним машину.
Артемову тут же припомнилось высказывание президента группы компаний «Феррари Мазерати», которое он вычитал в «Известиях»: мол, наши клиенты не пробуют перед покупкой «Феррари» — иначе какая же это «Феррари»? Вот и Артемов условно покупает, не пробуя, экстремальную «мечту» военного рынка, разгоняющуюся, судя по всему, до сотни за четыре секунды.
Подмывало шепнуть Спруту: "Пошли за ним «Феррари».
На худой конец — «Мазерати».
Генерал рассуждал в том же, наверное, ключе: «Сведу две „Ариадны“. Женщины они толковые, нити свои не перепутают». И подумал, что, наверное, это неспроста.
А еще о том, что свел работу Артемова на нет.
Глава 4. ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАРКА
Почему-то сразу после побега из колонии строгого режима Сергей Марковцев в мыслях частенько возвращался в беззаботные школьные годы. Вспоминал друзей, подруг. Эти воспоминания вызывали у него приятное, хоть и немного грустное чувство ностальгии. Пятнадцатилетняя девочка по имени Юля стала проводником в безвозвратно ушедшие времена. Она словно водила его по тихим московским улицам, спокойным до невозмутимости, шла вдоль парт и касалась их нежной, аккуратной ладошкой, бросала на Сергея смущенные взгляды, в которых проскальзывало извинение — за то, что она осталась в том времени, а он лишь виртуальный гость здесь.
Ей пятнадцать. Она в строгой школьной форме. Сергей ловит себя на мысли, что ему, перевалившему сорокалетний рубеж, ее белые гольфы видятся чересчур сексуальными.
А тогда, почти тридцать лет назад?.. Этого Сергей уже не помнил.
«А
Он улыбается Юле:
«Да, я помню».
«Сережа, а почему ты выбрал меня?»
Этим вопросом она часто возвращала его не в реальность, но к своей роли проводника через многие, многие годы. Его внимание рассеивалось, он переставал замечать девочку с «белым верхом и черным низом» и с жадностью впитывал в себя атмосферу пустующего класса: с коричневатой доской и неизменно сухой тряпкой.
Гул нескончаемых школьных коридоров, звенящее эхо вестибюля: «У тебя есть вторая обувь? Вынеси, ладно?», скрип тяжеленных, с трудом открывающихся дверей, ведущих на школьный «пятачок».
Внимание Сергея рассеивалось по улицам. Вот здесь он, разбив голень, сидел на земле и ждал друга, помчавшегося за бинтом в детскую поликлинику, слышал свой голос, испуганный и дрожащий: «Зашивать будете?» — и насмешливый — врача: «Скобку поставим».
Скобку?! Это почище шва! Тогда так казалось. Но несильный щелчок, и металл безболезненно стягивает края раны. Потом лениво-героический ответ на вопрос матери: «Да так, скобку поставили». — «Скобку?!»
Еще пара лет, и внимание Сергея сосредоточилось на женском общежитии, где, как на рынке, девушки были доступнее: накрашены больше, раскованы — не то слово. Но глаза, глаза не переставали следить за белыми гольфиками Юли. Они морщатся и насмехаются.
Так сексуальные они или нет?
Нет, какое-то другое определение, старое, совсем забытое.
Ночь. Темные окна женского общежития. Эксперимент. «Девушки!!!» Окна все так же непроницаемы. «Бляди!!!» — две трети окон мгновенно вспыхивают.
«Сережа, а почему ты выбрал меня?»
Он присаживается за парту и начинает думать — с опозданием в четверть века. Ответить ей? Но что?
После из гида Юлька превратилась в подобие театроведа: «Вот здесь сидел ты. Здесь я» И не слышно привычного: «Помнишь, Сережа?» Ей словно надоело водить его по классам и коридорам, вестибюлям, придерживать за ним тяжеленные двери. И ждал последнего:
«Когда ты отстанешь от меня?!» Только он и не думал отставать, порой перехватывал инициативу: «Шить не будем, забабахаем скобу!» И ее гольфики натягивались сердито, по-взрослому. Тогда и он начал думать о Юле по-взрослому: где она сейчас и кто Но не мог представить ее сорокалетней, приятную и нет встречу с бывшей одноклассницей и скорую, как расправа, близость с ней.
«Что, так положено?» — спрашивает она, захмелев от коньяка и первого поцелуя. «Не положено, — отвечает Сергей. — Просто я скучаю, безумно скучаю по тем временам, в которых остались скрипучие крышки парт, тяжелые двери».
Юльку он так ни разу не поцеловал. Робость? Она тут ни при чем. Он боялся, и все. Боялся остановить ее в школьном коридоре или на улице простым предложением: «Юль, сегодня погуляем?» Ответ лежал во времени и еще в том, что Юлька была создана для него специально, она была скорее живым объектом, на который положено только глазеть и вздыхать. Он и вздыхал — днем, а вечером свистел под окнами женского общежития и в нетерпении стучал по наручным часам: «Давай быстрее, б…ь!» Ночью снова вздыхал. Да, любовь — сложная штука: то свистишь, то вздыхаешь.