Приказано - спасти...
Шрифт:
— Давай, садись! Сейчас притащим сюда прицеп и погрузим твое имущество.
Из-за рокота мотора ему приходилось почти кричать. Дольская кивнула и, обежав танкетку, примостилась на диванчике, что располагались вдоль машины спинками друг к другу. Второй диванчик был доверху завален каким-то имуществом, увязанным веревками.
Семен, обернувшись назад, наблюдал за процессом посадки.
— Уселась? Тогда держись крепче. Срежем угол — поедем напрямую через лес. — с этими словами красноармеец нырнул внутрь.
Лязгнули гусеницы, взревел мотор, и танкетка, развернувшись на месте, вломилась в подлесок.
Подтормаживая то одну, то другую гусеницу Семен вел машину по лесу, протискиваясь в прогалы между деревьев. Откинутые назад крышки люков заслоняли всякий обзор вперед и Дольская видела только проплывавшие мимо ветки и стволы. Затем машина выполнила еще один резкий разворот и встала. Фира неожиданно обнаружила, что они уже находятся на поляне, возле машины с прицепом.
Чекунов вылез из машины и уже отсоединил водило прицепа от грузовика. Упираясь, он развернул треугольную балку сцепки в сторону и подпер обломком толстой ветки.
— Смотри, что нужно сделать. Сейчас я буду сдавать тягач потихоньку назад. Что происходит сзади, я видеть не могу. А подъехать нужно точно. Поэтому ты будешь меня направлять. Твоя задача — встать впереди машины и показывать направление. Понятно?
Фира неуверенно кивнула
— Хорошо. Куда поворачивать показывай руками, потому что мне из рубки тебя неслышно. Чтобы я остановился — скрести руки перед собой. Хорошо? Ну, давай…
Фира встала перед лобовым листом машины. Красноармеец ободряюще подмигнул ей и "провалился" в открытый люк. Танкетка, то есть тягач, снова зарокотал мотором и, медленно перематывая гусеницы, начал пятиться назад. Долинская, шагая за отступающей машиной, взмахами рук показывала направление движения и та послушно доворачивала в нужную сторону. Через маленький лючок на лобовом листе Фира видела напряженное лицо Семена. Наконец машина уперлась в водило прицепа и девушка скрестила перед собой руки. Мотор тут же заглох. На поляне наступила тишина, нарушаемая только потрескиванием остывающего двигателя. Из люка выбрался Семен.
— Ну что, справилась? А боялась, то…
— Ничего я не боялась — запротестовала девушка.
— Ну да, ну да. Видела бы ты себя — губу закусила, и пот по лицу течет…
Фира обидчиво поджала губы.
— Ладно, ладно — не куксись. Все нормально сделала. Ты, вот что, иди обратно к дороге. Посмотри еще, что полезного есть. Я сейчас прицеп зацеплю и подъеду.
— "Ну, еще немного, еще чуть-чуть. Давай же, чертова железяка". Наконец кольцо водила удалась завести в проушину буксирного крюка. Лязгнул стопор сцепного устройства тягача. Семен вытер пот со лба и облегченно вздохнул. Еще один пункт плана подготовки выполнен. Но сколько еще надо сделать. А еще время, время, время…
"Хорошо, что Фира ушла. Хоть и съязвила насчет "кавалера, отпускающего даму без сопровождения". Да и пусть язвит, лишь бы команды выполняла. А то увидит, что сейчас делать придется и снова истерику закатит". Чекунов подхватил топор и направился к убитой лошади.
Спустя пару часов тягач с прицепом пылил по грунтовке в сторону бараков. Семен ворочал рычагами, поминутно отплевываясь от пыли залетающей в смотровой лючок. Фира сидела на бортовом сиденье, присматривая
Взгляд со стороны. Военфельдшер Борис Алексеевич Сиваков
"Все плохо. Сухарей осталось на пару дней. Урезать пайку больше нельзя. Раненым нужно хорошее питание. Но где его взять?
Самые "тяжелые" уже умерли. У остальных есть шанс выкарабкаться. Точнее, был бы, если отправить их в нормальный госпиталь с лекарствами и нормальным уходом… Командование, оставляя нас, говорило что придут местные жители и окажут помощь. Но где они, те местные жители? Живем в этих бараках почти неделю, и ни разу никто из местных не приходил. Либо боятся, либо — немцы перекрыли все дороги".
Военфельдшер повернул голову к подслеповатому окошку, показалось, что снаружи донесся какой-то лязг. Но звук не повторился, и мысли снова свернули на накатанную колею: "Семену с Фирой надо обязательно уходить, либо сегодня вечером, либо завтра. Оставаться им нельзя. Если придут немцы, Семена заберут сразу, он не раненый. А Фира… Упрямая девчонка… Что она, не знает, что немцы делают с евреями? И не спрячешь ее. Уж больно у нее внешность характерная… Шансов сойти за русскую у нее мало. И Настасью бы с ними отправил, но не пойдет она. Тоже упертая. Эх, бабы, бабы. Не ваше это дело, воевать".
— Ладно, такими мыслями делу не поможешь — Сиваков встал с колченогой табуретки и потянулся за фуражкой. Нужно было посмотреть как дела у раненых. Лязг гусеничных траков, раздавшийся снаружи, заставил его броситься к окну. "Немцы!" Однако через пыльное стекло, к тому же засиженное мухами ничего не было видно. Лязг и рев мотора раздавался уже рядом. Отодвинувшись от окна, Борис Алексеевич окинул взглядом темный барак: "Ну, вот кажется и все. Досиделись. Надо выходить, пока немцы не добрались до раненых, пока не начали стрелять. Попытаться объяснить их офицерам… Хоть какие-то правила они все же должны соблюдать?" Протянул руку к двери — ладонь заметно дрожала. "Ээ, нет. Так не пойдет! Я все же здесь старший". Борис Алексеевич взял со стола фуражку, отряхнул и плотно надел на голову. Проверил ребром ладони, чтобы звездочка была точно посередине: "Вот так вот! Как в той песне было: "…Последний парад наступает"?" Толкнув дверь, шагнул вперед: "Только бы Настасья за водой ушла и догадалась не возвращаться…"
Низкое вечернее солнце слепило глаза, и Сиваков прищурился, пытаясь рассмотреть принадлежность и количество прибывших. Заскрипела дверь второго барака и оттуда вышла Анастасия Ивановна. Военфельдшер поспешно шагнул вперед стараясь отвлечь внимание от санитарки: "Куда, куда ее понесло?"
Фигура, темная на фоне закатных лучей, метнулась ему навстречу от тягача с прицепом:
— Борис Алексеевич, мы вернулись. Как у вас дела?
Знакомый голос Фиры развеял напряжение момента. Сиваков разжал крепко стиснутые зубы и медленно выдохнул. Сам себе он не хотел признаваться, как боялся в эту минуту. Даже не столько за себя, сколько за тех беспомощных людей, что оставались сейчас на нарах второго барака. Нет ничего хуже, когда понимаешь, что в некоторых отношениях ты столь же беспомощен, как и они. Их жизнь в твоих руках, но возможности изменить что-то, нет. Ты можешь только разделить их судьбу…