Приключения 1969
Шрифт:
На рассвете, взяв с собой двух связных, Молодцов вышел в город.
С эвакуацией советских войск Одесса сразу оказалась в глубоком тылу. Не доносились даже звуки канонады. И в город мутным потоком хлынули из белоэмигрантских нор Европы «бывшие» — фабриканты, заводчики, ростовщики, спекулянты, маклеры, рецидивисты, жулики. Особенно много этой нечисти кишело на Привозе.
С отвращением пересек Привоз Молодцов. Он был в форме офицера вермахта. Солдаты вытягивались перед ним.
В конце базара он свернул к букинистической палатке:
—
Тот, глянув поверх очков на офицера, порылся под прилавком и извлек потрепанную книжонку.
— Вот довольно интересный экземпляр.
Офицер просмотрел бегло несколько страниц. Замусоленные, зачитанные, они имели на полях и среди строк массу пометок ногтем и карандашом.
На семнадцатой странице, как и полагается, проставлен был инвентарный номер. Он и являлся ключом для расшифровки «пометок».
— Сколько? — спросил офицер.
— Экземпляр редкий. Десять марок, но господам немецким офицерам скидка.
Офицер бросил на прилавок марку.
С Привоза Молодцов направился на биржу.
— А, мон шер, — встретил его один из биржевых дельцов. — Интересуемся курсом марки, доллара, леи? Пожалуйста, наисвежайший бюллетень.
И Молодцов получил еще одну шифровку.
Среди однообразных цифровых колонок важнейшей для него была выписанная от руки. Кто-то сложил столбик цифр. Но результат сложения не исчерпывался обозначенной под чертой суммой. Свои коррективы должна была внести еще и бомбардировочная авиация.
У поворота на Нежинскую Молодцов зашел в табачный ларек. Папиросник начинил противоникотинными фильтрами пачку «Тройки». Под фильтрами была «начинка» посущественнее. Сообщили: Яша Гордиенко будет ждать Молодцова, как всегда, на Приморском бульваре у пушки. Но до этого нужно свести все полученные сведения в шифровку для Москвы, чтоб ее передали сегодня же. Пришлось зайти на одну из конспиративных квартир.
Дом оказался полуразрушенным — стены растрескались, осели, но спрятанный в одной из отдушин флакончик специальных бесцветных чернил, к счастью, уцелел. Шифровку Молодцов разместил в междустрочьях газетной передовицы.
На Приморский бульвар отправился уже под вечер. Еще издали услышал зазывной мальчишеский голос:
«Чистим, драим! Гуталин «экстра» маем!..»
— Сидайте, пан офицер, сидайте! — паренек смахнул с каменного парапета пыль.
Офицер застелил парапет четвертушкой газеты, шепнул:
— Газету отправишь в колодец. На Военном спуске зайдешь к сапожнику, передашь эту марку.
Расплачиваясь с чистильщиком, офицер протянул пареньку купюру с оторванным уголком.
— Добавишь: «Вечером в «Черной кошке».
Нелегко будет пробраться в Нерубайское к колодцу даже бродячему чистильщику сапог, но не впервой пареньку морочить фашистам головы. В ком, в ком, а в Яше Молодцов уверен. Полетят в эфир точки и тире. О многом расскажут они сегодня Григорию.
«Ша нуар». На круглой подвешенной, как медальон, вывеске — взгорбившаяся, будто перед собакой, сверкающая глазами черная кошка.
С первых же дней
Не верилось Владимиру, что всего несколько недель назад он сидел в этом полуподвальчике с портовиками, уславливался о паролях, явках, подпольных кличках. Девушка в солдатской гимнастерке подавала незатейливый обед.
А теперь...
Владимир сидел за столиком неподалеку от эстрады. И вдруг:
— Господин капитан?!
Молодцов не сразу понял, что обращаются к нему. Откуда взялся этот лейтенантик? В зале ведь не было ни одного немецкого офицера. В Одессе их вообще мало. Поэтому и избрал Молодцов немецкую форму: к арийцу никто придраться не осмелится, но встреча с немцем, даже с низшим по званию, была уже некстати.
— Господин капитан, очевидно, приезжий? — подвыпивший лейтенант присел на краешек свободного стула.
— Как вы догадались? — с благосклонной усмешкой спросил «приезжий».
— «Перышки», господин капитан... У нас они, извините, в пыли; на вас — как из ателье. Господин капитан, просим оказать честь! — он указал на завешенный драпировкой угол.
Лейтенантик был, по-видимому, из молодчиков, которых даже сами нацисты называли «неистовыми». Пренебречь приглашением такого субъекта было опасно.
За продолговатым столиком сидели еще два немецких обер-лейтенанта. «Гость» отрекомендовался сдержанно: «Прибыл по делам службы из Берлина». Выпили за фюрера, за Третью империю, за победу, а разговор все не клеился.
— Уж это одесское небо, — сетовал один из обер-лейтенантов, в летах, с искривленными подагрой пальцами. — Осенью как сосулька: кап, кап. А чем радует небо берлинцев?
— Да тоже, как говорится, ни дождь, ни снег...
— Давно здесь?
— Не очень...
Подагрика явно что-то настораживало, видимо, акцент. Надо было как-то выкручиваться.
С эстрады донеслись залихватски-блатные куплеты.
«Приезжий» недвусмысленно намекнул, что к одесским песенкам и «аккомпанементу», при котором взлетают на воздух целые комендатуры, прислушиваются в самой имперской канцелярии. Засим он собирался откланяться и пойти по делам, но пожилой обер-лейтенант успел наполнить бокалы вновь и предложил выпить за фюрера вторично. По-рыбьи холодные глаза его буквально сверлили Владимира. «Уж не абверовец ли?» — невольно подумал Молодцов. На одной из предыдущих встреч осведомленный в делах войсковой разведки Курт говорил о предстоящем проезде через Одессу абверовца по кличке «Ричард». Операция, которую он должен возглавить, значится под шифром «Эдесса» [12] . «Попробовать намекнуть... Знает — отвяжется; не знает — не поймет», — решил Владимир и, подняв бокал, многозначительно произнес:
12
Эдесса — крепость времен крестовых походов.