Приключения 1977
Шрифт:
Крупник. Это скорее несчастный случай. Подумай, ведь речь идет о лучшем преподавателе города. Школа сколько потеряет! Подумай о престиже школы!
Галиновский. А если мы скажем правду?
Крупник. Я не знаю правды. Я знаю то, что сказал мне Геннадий Зиновьевич.
Галиновский. Но это же ложь на всю жизнь… Это же на всю жизнь!
Крупник. Да брось ты, «на всю жизнь»… Как будто ты всегда был кристально честен! Иногда бывает — ложь переходит в добро.
Галиновский. Но это — б о л ь ш о й с л у ч а
Крупник. Да ну! Какой случай! Рядовой, обычный случай, и все. Любой поймет ваши добрые побуждения… Если ты изменишь показания, школу спасешь. Потому что если он уйдет, то и я уйду. Человек достаточно понес наказание за то, что неосторожно его…
Галиновский. А вы не думаете, что у нас будет болеть совесть?
Крупник. Ваша совесть будет болеть больше, если вы посадите человека… Я не шантажирую, просто я не смогу забыть вам этого, понимаешь?
Галиновский. А как Высевко будет смотреть на нас… Глазами? Как коллектив будет смотреть? Как мы будем смотреть ребятам в глаза? Недавно с нами Тамара Трофимовна говорила, что важнее — правда или ложь?
Крупник. Не будем детские речи повторять. Тебе достаточно сказать: «мне показалось» или «я подошел, когда он лежал»… Я не люблю шантажировать и прочее, как ты выразился… Но если ты все сделаешь по-хорошему, я помогу тебе подготовиться в вуз, и все, что от меня зависит, я тебе сделаю положительно. И оценку повышу в аттестат. А если нет, я сделаю так, как сказал. Потому что я не смогу иначе.
Трудно сказать, чего в словах «лучшего учителя» Крупника больше — цинизма или наглости. Но нет в его словах ни честной заботы о друге, ни уважения к ребятам, ни признания тех идеалов и понятий, которые должна давать им школа, которые должен давать им он, учитель, Эдуард Яковлевич Крупник. А вместо этого он дал ребятам урок низкопробного торга по принципу — ты мне, а я тебе. А еще в словах Крупника можно довольно явственно уловить отголоски воспитательной системы Энгельсона, в которой на первом месте стоит страх. Запугать ребят, пригрозить, парализовать волю, показать свое всемогущество — вот ведь какова была «сверхзадача» этого урока.
Да, Эдуард Яковлевич Крупник знает физику лучше ребят. Он образованнее их — во всяком случае в объеме школьной программы. Но в нравственном отношении он полный невежда. Чего нельзя сказать о семнадцатилетних Галиновском, Зеневиче, Анищенко.
И надо сказать, что ребята с честью выдержали беспардонный шантаж. Что говорить, им еще нет семнадцати. Решение далось нелегко. Ведь на чашу весов были брошены такие слова, как честь школы, забота о ближнем, сострадание, великодушие, а эти понятия у нас привыкли уважать с детства. И тем важнее их решение, давшееся в борьбе с собственными сомнениями и колебаниями. Кто знает, может быть, этот «большой случай», как выразились ребята, станет в их жизни не менее значительной вехой, чем получение аттестата зрелости? Если бы перед получением его предстояла сдача экзамена на гражданское мужество, уменье оставаться честным и отстаивать свою точку зрения, то можно сказать, что этот экзамен они сдали досрочно.
Владимир Чванов
ПРИЕМ В ПОЛОВИНЕ ПЯТОГО
Старинные мозеровские настенные часы пробили четыре. До начала приема осталось
В глубине кабинета, за широким столом, обтянутым зеленым сукном, сидит Данков.
Крепко сжав ладони, он задумчиво смотрит на массивный чернильный прибор с бронзовым медведем, который тянется мордой к бочке. В бочке не мед — чернила. Сегодня ему позвонили из управления и предложили новую должность — заместителя начальника райотдела.
Данков думал. Большой объем работы не пугал его. Но уходить из отделения не хотелось. Он привык к своим сотрудникам. Привык к сложной и беспокойной жизни нового микрорайона, который вобрал в– себя жителей из разных концов Москвы — из Черкизова, Таганки, Останкина, Марьиной Рощи… Наладились контакты с ЖЭКами, предприятиями, дружинниками, общественными организациями.
Новая должность несла с собой более высокую зарплату, звание. И чего греха таить — надежду на быстрое получение квартиры.
Данков встал из-за стола и подошел к окну. Над улицей яркое солнце. Лето в самом разгаре. В воздухе плывут белоснежные пушинки, слетевшие с тополей. Эти мощные деревья все еще стояли на строительных площадках, у опустевших деревянных, отживших свой век бараков. Вдали трубы ТЭЦ. Облака белого пара. По сторонам, насколько видно, растянулись новые пятиэтажные корпуса домов из белого кирпича и панелей.
Лавируя между автобусами и грузовиками, к отделению ловко подкатил патрульный мотоцикл. Рыжеватый милиционер с трудом вытащил из коляски пьяного.
— Ну что за народ! — Данков нахмурился. — Сколько раз говорил, чтобы пьяных не возили в милицию.
Он подошел к селектору и, нажав рычаг, соединился с дежурным.
— Болашев, почему опять пьяных принимаете?
— Виноват, товарищ начальник. Милиционерам показалось, что ограбили его. Ни часов, ни документов. Только мелочь, копеек шестьдесят.
— Что значит показалось?
— У кафетерия крутились около него двое. Был в куртке и галстуке, а подобрали без всего этого.
— Наряд на место верните немедленно. Пусть ищут этих двоих, очевидцев устанавливают, а пьяного — в медвытрезвитель. И чтобы акт составили подробнее. Когда в себя придет, опросите. Где пил, с кем пил.
— Понял, товарищ начальник. Все будет сделано.
Данков взглянул на часы и убрал в сейф папки с документами. Во время приема населения стол должен быть чистым. Он наскоро просмотрел доклад к завтрашнему совещанию в райотделе. Докладом он был доволен. Отчитываться было чем. Не понравился только последний раздел. «Коллектив отделения, понимая всю важность профилактики, — читал Данков, — в последнее время принимал определенные меры к улучшению этой работы… По месту работы правонарушителей направлено… писем для принятия мер общественного воздействия. Проведено бесед…»