Приключения 1977
Шрифт:
— Тебе нужно задраить кормовые люки, — сказал Лысенко.
— От меня ни на минуту не отходит этот утюг Жежора.
— Оглуши, убей, наконец, но развяжи себе руки. Носовые люки закроет комендор первой башни, а внизу мы все сами сделаем. Затем группа машинистов захватывает винтовки и проникает в боевую рубку.
— Нужно красный флаг поднять.
— Предупрежу сигнальщика Панкова, он с нами.
— Ну все?
— Все. Счастливо. На всякий случай. — И Федор ощутил в руке металлический предмет, похожий на свайку. —
— Спасибо, — ответил Федор, пряча стилет в карман брюк.
— Если что случится — сообщу.
Разошлись, и по кубрикам, в трюмах, на боевых постах среди своих от одного к другому передавался приказ:
— С первым залпом главного калибра… Делать то-то…
Федор не стал посвящать Савву во все детали, сказал только:
— После первого залпа сразу же закроешь броневую дверь и задержишь этих… батарейцев…
А когда минули мыс Тарханкут, в башню зашел командир, все еще не сменивший пехотное обмундирование на флотское. Был он уже навеселе, но на ногах держался прочно.
— Ну, как вы там себя называете — орлы или альбатросы — как дела? — спросил он.
— Все в порядке, — доложил Савва. — Матчасть к бою готова!
Он подошел к казенной части орудия, похлопал по ободу.
— Внушительная штука!.. А можете показать, как она заряжается?
— Конечно! Соизвольте подать приказания в погреба, чтобы подали снаряды и заряды.
— Это можно!
Капитан занял свой пункт, сообщил по телефону вниз все, что надо. И вот загудели моторы элеватора, и на рельсы выкатился огромный тупорылый снаряд. Подъемник подал его к казенной части, досылатель столкнул снаряд в канал орудия.
— Ловко! — не смог скрыть своего восхищения капитан.
А тем временем из элеватора выпал первый полузаряд в шелковом картузе, за ним второй, затем воспламенитель. Лязгнул поршневой замок.
— Орудие к бою готово! — доложил Савва, из-за нехватки людей исполняющий обязанности не только заряжающего, но и замкового.
— Что дальше?
— Вставить вот в это отверстие запальный патрон, нажать спуск, и все, выстрел.
— Ясно. Ну что ж, хорошо!
— Прикажете разрядить?
— Зачем? Все равно скоро по красной сволочи откроем огонь…
ФЛАГ НА ГАФЕЛЕ
Трудно сказать почему, но боцман Шопля явно благоволил к комендору Савве Хрену. Вообще-то он принадлежал к породе людей, которые прямо-таки стелются перед теми, кто хоть на йоту стоит выше, и неприступно-величественные с теми, кто ниже их. А вот поди ж ты, отличал — всегда здоровался, и не кивком головы, а за руку. Иногда даже соблаговолил шутить.
Как-то Шопля, встретив на палубе Савву и по обыкновению поздоровавшись, спросил:
— Ну, как там мой крестник?
— Кто?
— Да этот… Ну, Бакай же! Ведь ты с ним в одной башне?
— Так точно!
— Ну, что он? О чем говорит?
— Он-то.
— По своим большевикам, что ли, тоскует?
— Не знаю. Вряд ли. Да ведь у него тут дружок, земляк нашелся.
— Кто же?
Савва чуть было не сказал: «Жора Обжора», но вовремя поправился:
— Господин кондуктор Жежора…
— А! — понимающе улыбнулся Шопля: он-то знал, что за поручение получил от штабс-капитана старший баталер.
Савва слушал Шоплю, разговаривал с ним, но никак не мог подавить чувства гадливости. Боцмана никто никогда не любил на корабле. Офицеры его презирали за чрезмерную угодливость, матросы ненавидели за высокомерие и придирчивость, за желание выслужиться перед начальством. Ко всему этому у Саввы присоединялось и свое: однажды, еще в семнадцатом, он увидел, как Шопля и его дружки, возвратясь из города с патрулирования, делили какие-то драгоценности. Вот после этого и появилось у него чувство отвращения к боцману.
И вот у всеми презираемого боцмана появился друг, не отходивший от него ни на шаг и не спускающий с него преданных глаз. Действительно, палач? И решился:
— Позвольте вас спросить, господин старший боцман?
— Ну, к чему такие церемонии? Говори, что ты хочешь.
— А правда, что ваш друг… Ну, тот, что с вами всегда ходит, раньше палачом был?
— Говорят. Да и какое это имеет значение? Ведь тех, кого к смерти приговаривали, не он, так другие на тот свет отправили бы.
— Он в николаевской тюрьме был?
— Там.
— И долго?
— Лет шесть. До самой революции.
«С одиннадцатого или с двенадцатого года, — прикинул в уме Савва. — Значит, смерть отца — его рук дело».
— А вообще-то он парень с головой. Ты знаешь, что он мне однажды предложил? — И Шопля понизил голос до шепота: — Пробраться на ту, — кивнул на север, — сторону, собрать хорошую группу, ну и пожить в свое удовольствие.
— Это бандитами, что ли, стать?
— Зачем такие громкие слова? — возразил Шопля. — Будем экспроприировать излишки у состоятельных людей, и все. К чему я тебе все это говорю? Нравишься ты мне. К разным компаниям не льнешь, болтать напрасно не любишь, а главное — парень ты честный. Я тебя казначеем сделал бы, знаю, с казной не удерешь.
Шопля говорил, а Савва слушал и не слушал его, одна мысль сверлила его мозг: ведь вот, рядом с ним, на одном корабле ходит палач, который повесил его отца… Ходит убийца его отца…
— Так что, если случай представится, пойдешь с нами? — продолжал Шопля. — Будем вольными гражданами, потрясем немного Советы, а скопим деньги — и за границу. А там с деньгой — сват королю и брат министру.
— Что об этом говорить, когда море вокруг.
— Да и вообще-то я все это в шутку… Только смотри! — сжал кулаки Шопля.