Приключения 1977
Шрифт:
Ночь на севере длинная. Проснулся Сергеев, а все темно. Долган давно вылез из своего кукуля и уже кормил собак. Его ласковый разговор с собаками слышался с бугра. Лейтенант полежал еще две минуты, потом быстро стащил с себя кукуль и запрыгал у разожженного Долганом костра. Размялся, умылся снегом, и усталость, сон словно рукой сняло. Тело налилось силой, бодростью, словно и не мотался столько часов по тундре на собачьей упряжке, не ночевал у костра.
— Однако, надо чай рулить да ехать, —
А на востоке уже пылала заря, яркая и холодная. Напившись чаю, путники отправились в дорогу. Собаки, отдохнувшие за эти часы привала, рванули нарту галопом. Они повизгивали, словно радовались новому дню, дороге, снегу.
Сергеев оперся на полоз нарты ногой, навалился спиной на дугу и с интересом рассматривал кусты вечнозеленого стланика, кедрача, теперь покрытые инеем, и склоны сопок, заснеженные и пылающие красным пожаром от лучей восходящего солнца. Красота! Человек живет в суете, обыденности, не замечая всей красоты окружающего его мира. Обкрадывает себя. И он, Сергеев, раньше не обращал внимания на весь этот странно открытый им сегодня, удивительный мир с восходами солнца, с пылающим снегом, радужным инеем. «Смотри, Андрей, на всю эту красоту, запоминай», — говорил он себе.
Собаки по-прежнему мчались вперед, иногда огибали высокие сугробы, засыпанные снегом кусты кедрача. Долган сидел задумавшись. О чем он думает? Видит ли он это таинство нарождения нового дня?
— Долго ехать до стойбища Нельвида? — спросил Сергеев. — Может, зря едем, Медвежьей лапы там нет?
— Часа три, а то и чуть-чуть больше. Медвежья лапа там должен быть. У него знакомая там, дочка Нельвида. Ух, красива!
— Он что, женился на ней?
— Нет, ей еще четырнадцать лет. Говорит, пусть подрастет, а там женится.
Задумался Сергеев. Долго ехал молча. «Вот ведь как еще может быть. Один какой-то гад ездит по стойбищам, торгует спиртом, спаивает пастухов, совращает девушек. Он один может пошатнуть веру пастухов в работу красных яранг, лекторов, нанести вред колхозному хозяйству. Разгуливает на свободе… Срочно надо изолировать такого от общества».
Через три часа они подъехали к трем палаткам. Вокруг бродили олени. Они разгребали копытами рыхлый снег и доставали ягель. На шеях некоторых позвякивали медные колокольчики.
Приехавших встретила целая орава собак. Собаки с лаем набросились на путников. Пастухов не было. Долган разогнал остолом псов, которые скоро успокоились. Ездовые собаки, как успел заметить Сергеев, миролюбивее и доверчивее, чем обычные дворняжки его родной Сибири.
В палатке полумрак. Направо докрасна раскаленная железная печурка. Слева, в углу, на куче шкур две женщины и мальчишка лет шести. Посреди, навалившись на столб, сидел пьяный коряк. Он уставился невидящим взглядом
— Амто, Нельвид, — поздоровался Долган. — Приехали к тебе в гости. Встречай.
— Однако, я, Вася, немного пьян, — протягивая руку Долгану, говорил пастух. Он никак не мог подняться на ноги, падал. — Олешек мало-мало собирали, а потом приехал… — Нельвид подозрительно поглядел на Сергеева, — зять приехал, и мы с ним… — наконец он поднялся на ноги и, падая снова, обхватил шею Долгана. — Двадцать олешек не нашли, — рассказывал пастух.
— Где твой зять? — помогая Долгану усадить Нельвида, спросил Сергеев.
Пастух опустился на шкуру, уставился немигающими глазами на лейтенанта и молчал.
— Где Медвежья лапа? — в свою очередь, спросил Долган.
— Кто он? — Пастух боднул головой в сторону лейтенанта.
— Со мной, друг-тумгутум. — Долган сел рядом с пастухом. — Нам нужен твой зять, Медвежья лапа, сам понимаешь…
— Ты что-то, Вася, мне сегодня не-не нравишься. А Медвежья лапа уехал.
— Когда уехал? — У Сергеева от нетерпения задрожал голос. — В какую сторону уехал?
«Не так я с ним, не так, — думал он. — Можно все испортить».
— В тундру уехал… — Нельвид опустил голову на грудь. — Давно уехал.
— Я все скажу, все! — вдруг выкрикнула одна из женщин и вскочила со шкур.
Сергеев обернулся и внимательно поглядел на нее. Это была девочка невысокого роста, вокруг белого круглого лица ее свисали черные, как крыло ворона, длинные волосы. На девочке бордовое теплое платье. Она была крепкого телосложения и действительно красивая.
— Я все скажу, — повторила она.
— Ты забыла Авзелкута?! — закричал пастух. — Я тебе скажу!
— Он не мой жених! Он злой! Он убил Авзелкута!
— Как убил?!
— Оленью шкуру на рот клал, долго держал. Авзелкут задохся, — сказала девочка и зарыдала.
— Молчи, дочка, молчи! Он может вернуться, — стала упрашивать девочку молчавшая до этого мать.
— Когда и куда уехал Медвежья лапа? — Сергеев вплотную подошел к пастуху. — Говори, если не хочешь, чтобы я взял тебя как соучастника убийцы.
— Он все выглядывал, а когда увидел вас, поехал. Полчаса назад. Я покажу, вы его догоните. Возьмите его, он злой. Это очень плохой человек, страшный, — сквозь горькое рыдание говорила девочка.
И опять нарта Долгана мчится по тундре. Солнце уже повернуло за полдень, а они едут и едут. Видно, рано заметил их Антонов, да пока разговаривали с пастухом, время ушло. Впереди все бегут и бегут две широкие параллели — следы Антоновой нарты. Долган уже дважды щупал пальцами след, проверяя на давность. Мороз крепкий — след моментально твердеет.
«Хорошая дочка у пастуха, — думал Сергеев, — смелая».
— Однако, начальник, Медвежья лапа нас может легко подстрелить, — вдруг сказал Долган. — Карабин у меня бил ух как метко.