Приключения без путешествий
Шрифт:
— Кого нужно?
— Откройте, пожарная инспекция.
— Какая еще инспекция?
— Пожарная! Открывайте быстрее, холодно.
Женщина замолчала надолго, видимо, ушла. Снова стучали, сильно, с нетерпением. Дверь открылась.
— Долго ждать заставляете, гражданочка, — благодушно заметил Виктор, — не лето.
Вместе со старшим они вошли в дом, и дверь за ними захлопнулась.
Шурику стало страшно. А вдруг там никого нет? Или этот безрукий никакого отношения к Тихону не имеет? Вот стыд-то будет.
В домике что-то грохнуло, раздался женский
— Орехов!
— Здесь!
— Входи.
По шаткой деревянной лестнице Виктор повел Шурика и Федорова наверх в мансарду. После яркого дневного света глаза не сразу разобрались в темноте, пробитой одним лучиком карманного фонаря. Было жарко. Остро пахло керосином.
Один из бойцов отбивал доски, закрывавшие оконный проем. Отлетела одна доска, потом вторая, и в комнату белыми клубами хлынули свет и мороз. Шурик сначала увидел только опрокинутый стул и осколки разбитой лампы.
— Узнаёшь? — спросил Виктор, показывая на угол, где спиной к стене на полу сидел человек с руками, туго схваченными ремнем.
Шурик шагнул вперед и увидел окаменевшее лицо Тихона Фомича. Их глаза встретились. Тихон передернулся и стиснул зубы.
— Он самый! — подтвердил Шурик.
— Больше от тебя ничего и не нужно, — весело откликнулся Виктор. — Отправляйтесь отдыхать.
Уже на лестнице их догнал старший. Он крепко пожал им руки и сказал:
— Благодарю за службу, товарищи комсомольцы!
Шурик смущенно молчал. Федоров ответил за обоих:
— Служим Советскому Союзу!
Позвонили из штаба: "Орехову в 15.00 явиться к командиру полка". Шурик с довоенных дней не был в управлении милиции. Последний раз он прибегал сюда после окончания восьмого класса, чтобы похвастаться перед Виктором отметками и договориться с ним о летних "мероприятиях".
Предъявив часовому свое удостоверение, Шурик темными коридорами прошел к указанной ему двери. Он постучался, услышал голос Виктора и, переступив порог, отрапортовал:
— Товарищ командир полка! Боец Ленинградского комсомольского полка Александр Орехов явился по вашему приказанию.
— Здравствуй, боец Орехов! Как здоровье богатырское? Остался еще порох в пороховнице?
— Есть, — улыбнулся Шурик. — Как там этот Тихон?
— Какой он Тихон! Такой же, как ты Ганс. Старый немецкий шпион… Это, друг, мы крупную рыбину вытащили, с твоей помощью, так и записано.
— Да разве я один? Если бы не Оля, мы бы ушли.
— Знаю и про Олю, обо всем патруле доложено начальству.
— А как это он?..
— Тонко работал… Адрес ленинградский он у вашего жильца выпытал, когда тот уже в плен попал. А потом — дело техники. Протез ему изготовили хитрый, накладной, со скрипом. А документы все — и заключение медицинской комиссии, и белый билет — сработали по первому классу точности. Вот он с беженцами
— Так разве я мог… Он так здорово зажигалки гасил.
— Еще бы! Доверие завоевывал. К тому же он вовсе не хотел, чтобы такая удобная квартира сгорела, — невыгодно было. А вот во время последней бомбежки у него сорвалось. Тут ты ему здорово помешал. Хотел он тебя с пятого этажа сбросить — несчастный случай инсценировать, надеялся, что в такие дни никто разбираться не будет, — да не вышло. Он и драпанул. И опять ему протез помог. С ноги-то он сбросил, а на руку у него запасной был. Стал одноруким, только в большие холода прятал руку за пазуху, боялся отморозить. Этот фокус недолго его выручал. Его рация уже на крючке крепко висела, круг сжимался. А тут кстати и патруль бдительность проявил. За что тебе и награда полагается.
Виктор вытащил из ящика стола помятый конверт и протянул Шурику.
Такими круглыми красивыми буквами мог писать только один человек на свете — мама. Шурик держал листок, вырванный из тетради в клетку, и смотрел на буквы, как на чудо. Буквы никак не хотели складываться в слова, они существовали каждая отдельно и твердили одно и то же: "Мама пишет! Мама жива! Мама пишет!"
Письмо было адресовано Виктору. Елена Николаевна кратко сообщала, что долго выбиралась с нашими частями из окружения и что на ее два письма она не получила от Шурика никакого ответа. Она умоляла Виктора разыскать следы Шурика и написать ей. Жила она недалеко от Ленинграда, за Волховстроем, и служила в госпитале сестрой.
Долго читал Шурик эти несколько строчек и не мог начитаться.
— Почему же я ее писем не получил?
— Ничего удивительного. Либо в пути пропали под бомбой, либо здесь почтальон умер, не донес. Да и дома твоего уже давно нет.
— А вы уже написали ей?
— Нет еще… Напишу, а ты поедешь и сам передашь.
— Куда поеду?
— К матери…
— Не хочешь?
— Когда поеду к ней?
— Завтра.
Шурик с недоумением посмотрел на Виктора:
— Как это я поеду?
— Очень просто. За хорошую работу во взводе даю тебе десять дней отпуска, а поскольку отпуска сейчас не в моде, выпишу тебе командировку в Волховстрой. Завтра на ту сторону пойдет наша машина, с ней и поедешь.
— А как же взвод?
— Взвод взводом и останется. Или, думаешь, без тебя мы тут не справимся?.. Я тебе вот что еще хочу сказать… По годам ты у нас в полку вроде как внештатная единица. Поэтому возвращаться тебе не обязательно. Если мать будет настаивать и самому там понравится, оставайся, — я в обиде не буду, наоборот — советую.
— Дядя Витя, — чуть не заплакал Шурик, — что ж, вы избавиться от меня хотите? Не нужен я вам… Ребята останутся, а я…
Виктор присел рядом с ним на ручку кресла и самым добрым голосом сказал: