Приключения Буратино. Сборник
Шрифт:
Поскольку в Советском Союзе не было гладиаторских школ, мальчик стал присматриваться к карьере военного. Со свойственной ему дотошностью погрузился в изучение вопроса. Вооружение на картинках в тетради сменилось на современное. Оно в свою очередь постепенно полностью заместилось самолетами и вертолетами. Антошка решил стать военным летчиком. Это решение подкреплялось тем фактом, что очень хороших летчиков непременно берут в отряд космонавтов. А он, естественно, будет очень хорошим летчиком, по-другому и быть не может.
Для того, чтобы стать очень хорошим летчиком нужно очень много знать. Подогреваемый мечтой
Будучи максималистом, он выбрал для себя математику – мать всех наук.
Взрослея, он пришел к убеждению, что быть ученым лучше, чем военным. Пока одни проливают кровь, свою или чужую – как повезет, другие в микроскопы-телескопы, а с недавних пор на мониторах картинки интересные наблюдают. И еще не известно, от кого больше проку для обороноспособности страны…
Еще одним фактором, отвратившим его от военной карьеры, стала все возрастающая в его глазах ценность человеческой жизни. Учителя, книги, добрые советские фильмы в один голос твердили о том, что убийство – это величайшее преступление из всех доступных Homo Sapience.
Отгремевшая четверть века назад Великая война, считал он, доказала человечеству, что повторение ее ужасов принципиально невозможно. Ненасытные империалисты еще гремят оружием, но мир никогда больше не будет втянут ни в одну кровавую авантюру.
Армия нужна только для того, чтобы сдерживать людоедские аппетиты Запада. Она стала пугалом, размахивающим пустыми рукавами над мирными нивами, исключительно для устрашения воронов-трупоедов.
Теперь он сочувствовал военным. Во все времена они делали черную работу. Но кто-то ведь должен избавлять человеческое общежитие от нечистот, а кто-то даже убивать других людей. И еще не известно у кого работа чернее: у золотаря 11 или у воина. У первого, во всяком случае, безопаснее…
11
Золотарь – устар. ассенизатор.
Пока его одноклассники пыхтели над двоичными функциями и интегралами, он познавал высшую математику. К десятому классу он знал не меньше второкурсника ВУЗа и уже подбирался к пониманию задач, поставленных перед мировой наукой Ферма, Пуанкаре и Фибоначчи.
Сидя на девичьей кровати жены с потрепанным «Спартаком» в руках, он удивлялся, как можно так низко ценить человеческую жизнь: и свою и чужую. Теперь профессия гладиатора, в его глазах окончательно лишилась романтического флера. Оказавшись на месте раба, которого заставляют убивать, возможно, он бы просто подставил свою грудь под меч противника, и это было бы гораздо большим подвигом, чем доставить озверевшей толпе удовольствие наблюдать за его попытками выжить…
На этом месте его размышлений раздался вежливый стук в дверь, и теща своим странным голосом пригласила Антона Сергеевича пожаловать к завтраку. Так и сказала, хотя и немного иронично:
– Антон Сергеевич, пожалуйте к завтраку.
Антон никак не мог привыкнуть ни к ее театральной интонации с грудными обертонами, ни к старосветской претензии в речах.
VIII.
На четвертый день игр Урсус должен был драться в предпоследнем бою. Перед его началом к гладиатору подошел озабоченный ланиста.
– Как ты? Выспался?
– Да, Гней, все прекрасно!
– Послушай… – толстяк недовольно поморщился. – Ну какой я тебе Гней? Не хочешь называть меня «господин Берцеллиус», зови просто – хозяин.
У Урсуса было настолько хорошее настроение, что его совершенно не покоробило подобное обращение. Он ответил весело:
– Хорошо, просто хозяин.
Гней проигнорировал шутку и серьезно продолжил:
– Сегодня ты будешь биться с чемпионом ланисты Ефраима. Мой иудейский конкурент очень дорожит им, и есть за что… Зовут его Вульпес. Он силен и быстр. Но главное, что ты должен знать о нем – он очень коварен! Зрители его терпеть не могут за его подлые приемы, но каждый раз с интересом ждут, что он выкинет. Он не повторяется. Своего рода художник. Видимо, за это его любит наш прокуратор, который слывет тонким ценителем разного рода искусств… Когда Вульпес бился с Хаганом, он ударил его ногой прямо в центр набедренной повязки. Причем никому из тех, кто был свидетелем этого постыдного поступка, не на миг не показалось, что он сделал это случайно. У Хагана от удивления выпало из рук оружие, и Вульпес тут же поверг его. Это единственное поражение нашего великана, он очень не любит о нем вспоминать.
– А разве ты сам не говорил мне, что все средства хороши, чтобы победить? Разве этот удар запрещен?
– Хозяин, – произнес ланиста тяжело глядя на гладиатора.
– Хозяин. Ты ничего не говорил мне об этом, когда знакомил с правилами…
– Ты не обижайся, Урсус, – Гней мимоходом проверил, словно сбрую на лошади, как у Урсуса закреплен наруч, – но ты, видимо, родом из совсем диких мест, где нет никакого представления о воинской чести. В правилах ничего об этом нет, потому что никому и в голову не придет трогать противника за чресла ради победы. Так вот… Их поединок состоялся в последний день прошлых игр, и на пиру в ознаменование их окончания Хаган поклялся убить Вульпеса, если их опять поставят в пару. Это дошло до прокуратора, и он лично запретил выставлять их друг против друга. Понимает, что если Хаган захочет убить Вульпеса, то убьет, несмотря на подлые трюки. А Пилат этого не хочет, потому что очень веселится, когда этот лис или бросает сопернику в глаза песком или смотрит с ужасом через плечо, чтобы отвлечь внимание.
Глашатай объявил бойцов так:
– А теперь, досточтимая публика, битва между медведем и лисом! Урсус и Вульпес! Что более полезно в смертельном бою? Мужество и сила или хитрость и ловкость?
После приветствия прокуратору они развернулись друг к другу. Меч Вульпеса изгибался посередине, как хоккейная клюшка, щит у него был тоже круглый, но поменьше, чем у Урсуса, зато полностью выкован из металла. В глазах его даже сквозь забрало был заметен огонек всепоглощающей, первобытной ненависти. Из озорства Урсус подмигнул противнику – в ответ хищный огонь разгорелся ярче. После трубного сигнала к началу боя они кинулись друг на друга.