Приключения дрянной девчонки
Шрифт:
В Белград мы приехали поздним вечером и сразу же отправились в ресторан. Мы так проголодались, что заказали половину блюд из меню. Было странно после военной Боснии узнать, что существует веселая ночная жизнь, изобилие пищи и музыки, беспечный смех довольных людей. Один из посетителей ресторана, совершенно пьяный красавец бородач, пытался танцевать со стаканами на голове. Они постоянно падали и со звоном бились об пол. Люди за столиками заключали пари, сколько минут бородач сможет удерживать стаканы. Мы с Бани поддались общему веселью, все события прошедших трех дней вдруг показались нам невероятно смешными, и мы хохотали до упаду, вспоминая забавные мелочи. После бутылки
Я радовалась, что осталась одна и могу без помех мечтать об Игоре. Краткие телесные узы – это все равно что рассказ без названия или картина без подписи.
Мужчина входит в твою жизнь ненадолго, можно впоследствии дорисовать его портрет, придумать его мысли, построить догадки о его характере. Это похоже на страницу, вырванную из неизвестно" книги. Есть странное очарование в коротких встречах, когда знаешь, что тебе не дано стать частью чужой жизни.
Но иногда одна строка волнует больше, чем целая поэма/
. Утром в отеле мне сообщили, что вчера несколько раз звонил мой муж. Я почувствовала легкий укол и упрекнула себя за присущую мне впечатлительность и склонность опрометчивым поступкам. Я решила заглушить укоры совести розовым вином и клубникой со сливками.
В десять утра я, совершенно пьяная, вышла на улицу и почему-то направилась в прелестную действующую православную церковь, находящуюся в самом центре города.
Я шла вольной походкой, покачивая бедрами, и мужчины смотрели мне вслед. Ворота церкви были закрыты, я обошла вокруг ограды несколько раз, пытаясь найти лазейку. Мне пришлось лезть через забор, путаясь в длинной черной юбке. Я подошла к дверям церкви и осторожно постучала, но мне никто не ответил. Тогда я постучала сильнее, и снова тишина. Я замолотила кулаками по массивной двери и закричала: "Откройте!" Чего я хотела? Покаяться? Я и сама не знала. Я плакала и стенала у церковных стен, пока холодной змеей в душу не закралась мысль, что мне нет места в храме господнем.
Я снова влезла на забор, но не стала спускаться, а уселась сверху, болтая ногами. Ветер надувал мою юбку и играл белой вуалью моей шляпки. Идущие мимо люди смотрели на меня с удивлением, но мне было наплевать. Я любовалась красотой своих грехов, они проходили перед моим мысленным взором длинной вереницей. Я сидела и думала: кто виноват в том, что естественный акт воспринимается как трагедия? Кто внушил нам этот старинный ужас перед искушением и грехом? Из поколения в поколение передается свинцовая тяжесть религиозных догм, инстинктивное, тайное сознание, что все, связанное с сексом, – постыдно. Женщины разучились жить в гармонии со своим телом – они либо опускаются до низкого холодного разврата, либо пугаются радостных проявлений своей чувственности. Лишь боязнь взглянуть правде в глаза скрывает от нас очевидный факт – бывают минуты, когда человек, вполне уравновешенный и сдержанный, утрачивает власть над своими поступками и теряет контроль над своими эмоциями. Тогда торжествует тело. Лишь тот ведет себя безупречно, кто не имел соблазнов.
От этих размышлений меня отвлек какой-то молодой человек с яркими синими глазами. Он стоял у забора, что-то Финал по-сербски и протягивал ко мне руки.
– Я не понимаю, – сказала я по-английски.
– Прыгай, я тебя ловлю! – крикнул он, тоже переходя на Международный язык.
Я прыгнула и оказалась в его объятиях. "Позавтракайте Со мной", – предложил он, глядя на меня васильковыми глазами. Я с достоинством освободилась из плена его рук и заявила,
Вечером мы ужинали с Бани в ресторане. Это была прощальная встреча. Я уезжала в
Венгрию, чтобы завтрашним утром вылететь из Будапешта в Москву. Мы болтали с Бани на своем птичьем языке, который у нас сложился за три дня путешествия, – на языке, состоящем из жестов, мимики, взглядов и настоящей каши из сербских, русских и английских слов. Моя любовь давила своей тяжестью на душу, как непереваренная пища на желудок. Мне нужно было с кем-то поделиться ею.
– Бани, я хочу тебе сказать, – начала я, – что у меня с Игорем было все. Я влюбилась, Бани.
– Так я и думал, – сказал он, и глаза его смеялись. – Это великолепный роман.
Прими мои поздравления.
– Ты издеваешься надо мной. Ты же знаешь, что я замужем.
– Ну и что? Это был лишь прелестный эпизод, одна сцена из книги жизни, притом красивая сцена. Завтра ты вернешься к своему мужу, и все будет по-прежнему.
– Ты не осуждаешь меня?
– Вовсе нет. Без таких встреч жизнь была бы однообразна.
– Бани, а почему не ты? – вдруг спросила я с любопытством.
– Ты слишком молода для меня. Я предпочитаю женщин за тридцать. Они понимают толк в любви.
Я надулась как индюк и с важностью сказала, что я тоже кое-что смыслю в сексе.
Бани рассмеялся и ответил с какой-то странной нежностью в голосе:
– Ты милое дитя, девочка. У тебя впереди столько приключений, ты всему научишься и будешь прелестной женщиной в тридцать лет. А пока в тебе больше энергии и напористости молодости, чем подлинного чувства.
В девять вечера Бани посадил меня в автобус, идущий Д° Будапешта. Я помахала ему букетом цветов и почувствовала желание пустить слезу. Прощай, милый Бани! Вряд ли мы когда-нибудь увидимся. До свидания, Белград! Я однажды вернусь к тебе теплым майским днем.
. В шесть утра я приехала в аэропорт Будапешта. До самолета на Москву оставалось еще четыре часа. Я познакомилась с тремя русскими мальчиками; дождавшись семи часов утра, времени открытия бара, мы заняли столик и пьянствовали до самой посадки. В самолете я дошла до хорошей кондиции и в Москву прилетела пьяная и веселая. Это помогло мне легко перенести первый момент встречи с Советовым. Он вручил мне букет роз, чмокнул меня в щеку и тут же спросил, кто те три мужика, что вертелись вокруг меня на границе. Я ответила, что просто познакомилась с ними в дороге.
По дороге домой я болтала без умолку, чтобы скрыть неловкость и предупредить его вопросы. "Как я рада тебя видеть, любовь моя!" – воскликнула я голосом, исполненным страсти, поймав его цепкий взгляд. "Вот это меня и настораживает, – спокойно заметил Советов. – Ты ведешь себя так, как кошка, вылакавшая хозяйскую сметану, как будто ты в чем-то провинилась". Я разыграла сцену справедливого негодования, но это не произвело на Советова большого впечатления.
Дома он тщательно просмотрел все мои фотографии, привезенные из Югославии. "Кто это?" – спросил он, ткнув пальцем в снимок, запечатлевший меня и Игоря. Я подивилась, что из стольких мужчин, окружавших меня на фотографиях, он выбрал именно Игоря. Какой тонкий нюх у ревнивых мужей! "Это русский наблюдатель", – невинным голосом ответила я, стараясь скрыть правду под видом незначительности.