Приключения Джона Дэвиса

Дюма-отец Александр

— Что же это, Джон: сын такого отважного моряка, как сэр Эдуард, плачет, словно малое дитя?

Я вздрогнул, однако, сознавая, что слезы — это признак слабости, приподнял голову и — с мокрыми щеками, но высохшими глазами — возразил:

— Я больше не плачу.

Передо мной стоял мальчик лет пятнадцати, который, еще не став сеньором, не был уже и фагом. Пожалуй, он был даже слишком серьезен и спокоен для своего возраста, и с первого взгляда я почувствовал к нему симпатию.

— Хорошо, — ответил он, — ты будешь вести себя как мужчина,

а если кто-нибудь задумает искать с тобой ссоры и тебе будет нужна помощь, помни: меня зовут Роберт Пиль.

— Спасибо, — сказал я ему.

Роберт Пиль пожал мне руку и поднялся к себе в комнату. Я не решился следовать за ним, но, посчитав постыдным оставаться в своем углу, спустился во двор. Ученики, изо всех сил пользуясь предоставленным им отдыхом, развлекались разными играми, обычно принятыми в колледжах. Высокий юноша, лет шестнадцати или семнадцати, подошел ко мне.

— Тебя еще никто не взял к себе фагом? — спросил он.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать.

— Ну что ж, я тебя беру. Начиная с этой минуты ты принадлежишь мне. Меня зовут Пол Уингфилд. Запомни имя твоего господина… Идем.

Я послушно пошел за ним, хотя ничего не понял из того, что он сказал мне, и, не желая показаться смешным, сделал вид, что мне все ясно. Мне показалось, что он приглашает меня играть. Пол Уингфилд возобновил прерванную игру в мяч. Решив, что он принял меня в партнеры, я встал рядом с ним.

— Назад! — приказал он мне. — Назад!

Решив, что мне поручена защита, я отступил. В эту минуту мяч, сильно пущенный противником, попал в Пола. Я хотел поймать его и бросить обратно, но Пол закричал:

— Не смей прикасаться к мячу, маленький негодяй! Я запрещаю!

Мяч принадлежал ему, и, по моим представлениям о справедливости и несправедливости, он был вправе запретить мне его трогать. Но, по-моему, это можно было сделать вежливее, и я повернулся, чтобы уйти.

— Ты куда? — крикнул Пол.

— Ухожу, — ответил я.

— Куда это?

— Куда хочу.

— Как это куда хочешь?

— Ну, конечно, раз я не играю вместе с вами, я могу идти куда угодно. Мне показалось, что вы пригласили меня партнером. По-видимому, я ошибся. Всего доброго.

— Пойди и принеси мне мяч! — приказал Пол, указывая пальцем на мяч, откатившийся в глубину двора.

— Идите и найдите его сами, — ответил я. — Я вам не лакей.

— Ну нет, ты у меня будешь слушаться! — воскликнул Пол.

Я обернулся и пристально посмотрел ему прямо в глаза. Пол, несомненно, рассчитывал, что я испугаюсь и убегу, и был слегка обескуражен моим поведением. Он заколебался, а его товарищи рассмеялись; кровь бросилась ему в лицо, и он подошел ко мне вплотную.

— Сейчас же ступай и принеси мне этот мяч! — повторил он.

— А если я не пойду, что тогда?

— А тогда я буду бить тебя, пока ты не пойдешь.

— Мой отец всегда говорил, — спокойно ответил я, — что тот, кто бьет слабого — трус. Стало быть вы трус, мистер Уингфилд.

При этих моих

словах Пол окончательно вышел из себя и изо всех сил ударил меня в лицо. Удар был так силен, что я едва удержался на ногах. Я схватился за нож, но в эту минуту голос моей матери прокричал мне на ухо: «Убийца!», заставив вынуть руку из кармана. Понимая, что мне не одолеть такого рослого противника, я мог лишь повторить:

— Вы трус, господин Уингфилд!

Пол снова хотел броситься на меня и нанести удар еще сильнее первого, но двое товарищей — Хансер и Дорсет — удержали его. Я ушел.

Как читатель может судить по моему рассказу, я рос несколько необычным ребенком. Детство мое протекало в среде взрослых, и в результате мой характер был, если можно так выразиться, вдвое старше моего возраста. Пол, думая, что ударил ребенка, сам не подозревая, напал на молодого мужчину. Получив удар, я вспомнил рассказы отца и Тома о подобных случаях, когда оскорбленный требовал удовлетворения с оружием в руках. Отец мой часто говаривал, что таково дело чести, и если не отомстить за нанесенное оскорбление, то следует считать себя обесчещенным. Поскольку ни он, ни Том никогда не делали разницы между взрослым мужчиной и ребенком, не относили рождение чувства чести к какому-то определенному возрасту, то я и думал, что тоже буду обесчещен, если не потребую удовлетворения у Пола.

Я медленно поднялся в свою комнату. Уезжая из Вильямс-Хауза, я не забыл положить на дно чемодана пистолеты, полагая, что буду продолжать учиться стрельбе. Я вытащил чемодан из-под кровати, достал их, переложил в куртку, а порох и пули рассовал по карманам и направился в комнату Роберта Пиля. Он читал, но, услышав звук отворяемой двери, поднял глаза от книги.

— Великий Боже! Джон, мальчик мой, что с вами? Вы весь в крови!

— Пол Уингфилд ударил меня в лицо. Вы сказали, что, если кто-нибудь будет искать ссоры со мной, я смогу обратиться к вам.

— Хорошо, — сказал Роберт, вставая, — будь спокоен, Джон, сейчас я с ним поговорю.

— То есть почему вы?

— Ведь ты пришел попросить меня расквитаться за тебя?

— О нет, отнюдь, я хочу, чтобы вы помогли сделать это мне самому, — сказал я, положив пистолеты на стол.

Пиль с удивлением посмотрел на меня.

— Сколько же тебе лет?

— Скоро тринадцать.

— Чьи это пистолеты?

— Мои.

— Давно они у тебя?

— С двух лет.

— Кто тебя научил стрелять?

— Мой отец.

— Для чего? Для каких случаев?

— Для таких, как этот.

— А ты сумеешь попасть во флюгер? — спросил Роберт, открывая окно и показывая мне на флюгер в виде головы дракона, со скрипом вращавшийся на расстоянии двадцати пяти шагов.

— Думаю, что да, — ответил я.

— Посмотрим.

Я зарядил один из пистолетов, внимательно прицелился — пуля попала в голову дракона около глаза.

— Браво! — вскричал Пиль. — Его рука не дрогнула! В этом маленьком сердце живет мужество!