Приключения Джона Дэвиса
Шрифт:
Я лежал на диване, наслаждаясь окутывающими меня клубами ароматного дыма, когда в комнату вошел Якоб, сопровождаемый женщиной под длинным покрывалом, и притворил за собою дверь. Приняв ее за богиню, снизошедшую ко мне в облике простой смертной, я быстро поднялся, но Якоб прервал мои изъявления почтения незнакомке:
— Нам нельзя терять время.
— Но, мне кажется, я полностью следую вашим советам.
— Вы ошибаетесь, это всего лишь служанка.
— А-а! — протянул я с некоторым разочарованием.
— Послушайте, — продолжил он. — Еще не поздно отступить. Вас тянет ввязаться в дело, сулящее смерть в любой стране мира, особенно в Константинополе. Мне заплатили, чтобы я помог вам устроить это свидание.
Я вынул кошелек и, высыпав в ладонь половину содержимого, протянул ему.
— Вот несколько цехинов в благодарность за вашу помощь. Они доказывают, что я согласен на все.
— Ну что ж, — ответил Якоб, снимая покрывало и длинное платье с женщины, стоящей подле двери и не понимавшей, о чем мы говорим. — Наденьте это, и да хранит вас Господь!
Признаюсь, решимость моя поколебалась, когда я увидел, что мне предстоит облачиться в одежду, оставляющую рукам не больше свободы, чем она имеется у мумии. Но я зашел уже слишком далеко, чтобы отступать, и продолжал отважно следовать по пути приключений.
— И что мне потом делать в этом платье? — спросил я Якоба. — Подскажите.
— Ничего особенного, — ответил он, — просто идите за рабыней и ни в коем случае не оброните хотя бы слова, ибо даже одно слово может вас погубить.
Это не слишком успокаивало, но что за беда! Читатель помнит, что я не страдал недостатком мужества, а демон любопытства гнал меня вперед. Поэтому, прикрепив покрепче к поясу свой кортик гардемарина, я позволил облачить себя в сковывавшее движения рук платье и окутать голову покрывалом. В этом наряде, полностью скрывавшем очертания человеческой фигуры, меня нельзя было отличить от его прежней владелицы, что подтвердил понимающий взгляд, каким обменялись еврей и старая служанка.
— А теперь что мне делать? — спросил я в нетерпении.
— Следовать за мною, — ответил Якоб, — а главное…
И он приложил палец к губам.
Я сделал знак, что понял, отворил дверь, спустился по лестнице и очутился в лавке, где нас ждал черный раб. Обманутый моим маскарадом, приняв меня за ту, которую он привел к Якобу, раб побежал отвязать осла — обычное средство передвижения турецких женщин. Якоб с поклоном проводил меня до ворот, подал мне руку, чтобы помочь сесть в седло, и я поехал, оглушенный происшедшим, не зная, куда меня везут.
XVI
Минут десять мы двигались по совершенно незнакомым мне улицам, пока не остановились у ворот красивого дома. Мой проводник открыл их и снова закрыл; я оказался в квадратном дворике, по-видимому хорошо известном моему ослу, ибо он тотчас направился к ведущей в дом двери. Я собрался было спрыгнуть на плиты перед порогом, но подошедший ко мне раб опустился на колено, предлагая мне его вместо подножки, и подставил голову, чтобы я мог опереться на нее рукой. Пришлось подчиниться этой церемонии, но затем, увидев, что он, сочтя свое дело исполненным, намеревался вести осла на конюшню, повелительным жестом приказал ему следовать впереди. Он не заставил просить себя дважды и сразу же подчинился, показывая тем самым, что ему знаком язык жестов.
Это была удачная мысль, ибо легко было заблудиться в лабиринте комнат и коридоров, по которым меня вел мой провожатый; следуя за ним, я внимательно всматривался в окружающее, чтобы не утратить ориентиров на случай возможного поспешного бегства. По количеству слуг и охранников, либо скользящих, словно тени, тут и там, либо стоящих недвижными истуканами, было видно, что мы находимся в доме какого-то вельможи. Но вот в конце длинной вереницы апартаментов открылась дверь и раб ввел меня в комнату — она была светлее остальных и обставлена богаче и изысканнее. Мой провожатый закрыл за мной дверь, и я увидел перед собой девушку лет четырнадцати-пятнадцати,
Первым моим движением было задвинуть позолоченный засов; затем я обернулся и на какое-то время замер в радостном удивлении, пожирая глазами фею, своей волшебной палочкой, казалось, отомкнувшую мне двери зачарованного замка. Она возлежала на атласных подушках, облаченная в розового шелка кафтан, затканный серебряными цветами, и в платье белого дамаста с золотыми цветами, стянутое в талии и оставляющее полуоткрытой грудь; широкие рукава, ниспадавшие сзади, позволяли видеть белоснежную рубашку из шелкового газа, застегнутую у шеи бриллиантовой брошью; осыпанный драгоценными камнями пояс довершал туалет. На голове у нее был талпок — восхитительный головной убор турецких женщин, представляющий собою надетую набок бархатную шапочку вишневого цвета с золотой кистью посредине. На незакрытых талпоком висках волосы были гладко уложены и подхвачены заколкой в форме букета из драгоценных камней, имитирующих живые цветы: жемчужины — бутоны апельсина, рубины — розы, бриллианты — жасмин, топазы — дикий нарцисс. Из-под этого убора волосы необыкновенной длины, заплетенные во множество косичек, рассыпаясь, падали на плечи и струились до белых расшитых золотом бабушей из козловой кожи, в которые красавица прятала свои маленькие ножки. Черты ее лица были идеально правильны — истинно греческий тип, отмеченный печатью гордости и грациозного величия, с огромными черными глазами, достойным Аполлона носом и коралловыми губами.
Все это я рассмотрел с одного взгляда. Лебединым движением выгнув шею, девушка подняла голову и взволнованно посмотрела на меня. Мне стало ясно, что мой наряд ввел ее в заблуждение, и она сомневается, того ли привели к ней, кого она призывала. Я мгновенно сорвал с себя платье и покрывало, и она увидела мой мундир гардемарина. Вскрикнув, прекрасная гречанка поднялась, пошатнулась и, с мольбой протягивая ко мне руки, воскликнула по-итальянски:
— Синьор офицер, во имя Панагии [14] , спасите меня!
14
Так греки называют Святую Деву. (Примеч. автора.)
— Кто вы? — ответил я, подбежав к ней и поддерживая ее рукою, чтобы она не упала. — И от какой опасности я должен вас спасти?
— Кто я? Увы! Я дочь того, кого вы встретили, когда его вели на казнь, — отвечала она. — Опасность, от которой вы можете спасти меня, — это стать наложницей убийцы моего отца.
— Что я могу сделать для вас?! — вскричал я. — Говорите. Я здесь. Располагайте мною.
— Сначала узнайте, чего я страшусь и на что надеюсь. Выслушайте меня, чтобы поведать обо всем, мне хватит двух слов.
— Но зачем тратить драгоценное время на разговоры? Вы молоды, вы прекрасны, вы несчастны, вы вверяетесь моей храбрости и чести, раз призвали меня. Чего же мне больше?
— Думаю, сейчас нам пока ничто не угрожает. Цука-дар [15] на празднике во дворце. К тому же на улицах еще слишком многолюдно, чтобы нам сейчас отважиться на побег.
— Тогда говорите!
— Мой отец был грек, был царской крови и был богат; эти три преступления в Константинополе караются смертью. Цука-дар выдал его; отца арестовали, меня продали. Его отвели в тюрьму, меня схватили и спрятали в этот дом. Его приговорили к смерти, меня — к жизни. Лишь мою мать оставили на свободе.
15
Глава пажей. (Примеч. автора.)