Приключения Конана-варвара (сборник)
Шрифт:
Ливия свалилась на мягкий дерн и несколько мгновений лежала неподвижно, оглушенная. Сквозь шум в ушах она все-таки расслышала, как лошадь ускакала прочь. Когда же девушка с трудом поднялась на ноги, то первым, что обратило на себя ее внимание, была тишина. Она казалась почти осязаемой – мягкой, темной, бархатистой – после нескончаемого рева варварских рогов и барабанов, многие дни напролет сводивших ее с ума. Она посмотрела на крупные звезды, густо усеявшие ночное небо. Луны не было, но света звезд хватало, чтобы оглядеться по сторонам, хотя видимость оставалась призрачной, полной теней и недомолвок. Она стояла на небольшом возвышении, и во все стороны от нее разбегались покатые склоны, мягкие как бархат в свете звезд. Вдали на горизонте виднелся сплошной частокол деревьев –
Казалось, окружающий мир погрузился в сонное оцепенение. Ласковое прикосновение ветерка заставило ее вспомнить о своей наготе, и она зябко поежилась, обхватив себя руками за плечи. А потом она ощутила одиночество ночи и себя, затерянную во времени и пространстве. Она осталась совершенно одна, стоя на вершине холма; вокруг были только ночь и шепот ветра.
И вдруг она обрадовалась ночи и одиночеству. Рядом не было никого, кто мог бы угрожать ей или схватить ее грубыми жадными руками. Она увидела, что прямо впереди склон холма спускается в широкую долину; там колыхались лапы папоротников и звездный свет разбивался на множество мелких брызг, там и сям разбросанных по долине. Она подумала, что это какие-то большие белые цветы, и мысль эта пробудила в ней смутные воспоминания. Она припомнила, что существовала долина, о которой чернокожие говорили шепотом и со страхом, долина, в которой укрылись странные молодые женщины со смуглой кожей, обитавшие в здешних местах задолго до появления предков нынешних бакала. Здесь, гласили легенды, они превратились в белые цветы – так боги уберегли их от преследователей. Ни один туземец не осмеливался забрести сюда.
Но Ливия все-таки рискнула спуститься на равнину. Она пройдет по этим склонам, поросшим травой, которая нежно ласкала ее босые ноги. Она станет жить среди кивающих головками белых цветов, и ни один мужчина никогда не коснется ее своими грязными руками. Конан говорил, что договоры заключаются только для того, чтобы их нарушали; вот она и нарушит свой договор с ним. Она спустится в долину пропавших женщин, затеряется в тишине и одиночестве… Еще не успев додумать до конца эти неуловимые, как мечта, и разрозненные мысли, Ливия уже спускалась по покатому склону, и долина приближалась с каждым шагом.
Когда она остановилась на самом дне, у нее не возникло ощущения, будто она оказалась в заточении, окруженная со всех сторон неровными и иззубренными стенами окрестных холмов, – уж слишком мягкими и покатыми они выглядели. Вокруг нее колыхалось море теней, большие белые цветы кивали и ласково шептали ей что-то. Она побрела наугад, не разбирая дороги, раздвигая стебли папоротников своими маленькими ручками, прислушиваясь к шепоту ветра в листве и получая детское удовольствие от журчания невидимого ручейка. Она шла как во сне, очутившись в нереальном мире. Но одна мысль настойчиво крутилась у нее в голове: здесь она будет в безопасности, ей не грозит стать жертвой мужской жестокости. Ливия заплакала, но это были слезы радости. Она вытянулась во весь рост на мягкой почве и стала бережно пропускать травинки сквозь пальцы, сгорая от желания прижаться грудью к земле своего нового убежища и остаться здесь навсегда.
Она подняла с земли осыпавшиеся бутоны и сплела из них венок, который надела на свою златокудрую голову. Их аромат не нарушал гармонии долины: он был тонким, сказочным, неясным и колдовским.
Она вышла на прогалину в центре долины и наткнулась на огромный камень, словно бы обтесанный человеческими руками, у подножия которого лежали папоротники и венки из цветов. Она остановилась, глядя на него, а вокруг нее тем временем закипела жизнь. Обернувшись, Ливия увидела, как из глубоких теней выныривают призрачные фигуры – стройные смуглые женщины с гладкой кожей, обнаженные, с цветами в черных как смоль волосах. Они подошли к ней совершенно бесшумно, как бесплотные создания из снов, и молчали. Но внезапно ее охватил ужас, стоило ей заглянуть им в глаза. Они были яркими и блестели в свете звезд; но они не были человеческими. Тела принадлежали людям, но в душах
Но убежать она не могла. Гибкие смуглые женщины обступили ее со всех сторон. Одна, намного красивее остальных, подошла к трепещущей девушке вплотную и обняла ее. Аромат ее дыхания был точно таким же, как и у белых цветов, покачивавших головками в свете звезд. Она поцеловала Ливию в губы долгим и страшным поцелуем. Офиреанка ощутила, как по жилам ее растекается холод; руки и ноги у нее стали хрупкими и непрочными; подобно статуе из белого мрамора она замерла в объятиях своей похитительницы, будучи не в состоянии произнести хотя бы слово или пошевелиться.
Быстрые ловкие руки приподняли ее и уложили на алтарный камень посреди моря цветов. Смуглые женщины взялись за руки и пошли хороводом вокруг камня, исполняя незнакомый и чужой темный танец. Никогда еще солнце или луна не видели подобного танца, и яркие белые звезды стали еще ярче, засияв нестерпимым блеском, словно древнее колдовство пробудило к жизни неведомые силы космоса и потустороннего мира.
Зазвучал негромкий речитатив, который был еще более нечеловеческим, чем журчащий вдалеке ручей; гул голосов походил на шепот цветков, раскачивающихся под звездным ветром. Ливия лежала на камне, отдавая себе отчет в происходящем, но будучи не в силах пошевелиться. Ей даже не пришло в голову усомниться в своем здравомыслии. Она не могла ни доискиваться причин, ни анализировать то, что происходит; она просто была, и эти странные создания, танцующие вокруг нее, тоже были. Тупое осознание собственного существования и реальности ночного кошмара охватило ее, пока она лежала совершенно беспомощно, глядя на усеянное звездами небо, откуда – в чем она почему-то нисколько не сомневалась – снизойдет нечто, как спустилось много веков назад и превратило этих смуглых обнаженных женщин в тех бездушных созданий, коими они были сейчас.
Сначала она заметила в небе над собой темную точку, которая медленно росла и увеличивалась в размерах. Затем она превратилась в летучую мышь, но по-прежнему становилась все больше и больше, хотя каким-то образом ее очертания оставались прежними. Она парила над ней среди звезд, кружась и постепенно опускаясь к востоку, распростерши над нею свои огромные крылья; Ливия лежала под их сенью. Монотонное пение вокруг нее стало громче, переходя в хвалебную песнь бездушной радости, в приветствие богу, который пришел принять новую жертву, свежую и розовощекую, как цветок в росе рассвета.
Теперь нечто повисло прямо над нею, и душа Ливии содрогнулась и съежилась. Крылья существа были похожи на крылья летучей мыши, но тело и смутно различимое лицо не напоминали ни одно из морских, земных или воздушных созданий; девушка знала, что смотрит в лицо абсолютному ужасу, черной космической твари, рожденной в таких глубинах, которые не привидятся даже сумасшедшему в самых диких его мечтах.
Разрывая невидимые цепи, которые крепко держали ее, она закричала изо всех сил. Ответом ей послужил чей-то громкий устрашающий рев. До нее донесся топот бегущих ног; вокруг словно закружился быстрый водоворот; белые цветы яростно закивали головками, и женщины со смуглой кожей исчезли. Над нею кружила гигантская черная тень, и она увидела высокую белую фигуру с плюмажем на голове, бегущую к ней.
– Конан! – невольно воскликнула она.
С громким нечленораздельным криком варвар подпрыгнул и взмахнул своим мечом, целясь куда-то вверх.
Большие черные крылья поднялись и опали. Ливия, оцепенев от ужаса, увидела, как Киммерийца окутала черная тень, накрывшая его с головой. Мужчина дышал коротко и шумно; его ноги переступали по утрамбованной земле, безжалостно втаптывая белые цветы в пыль. Грохот его ударов эхом прокатывался в ночи. Его самого швыряло взад и вперед, словно крысу в пасти гончей; на дерн плескала густая кровь, смешиваясь с белыми лепестками, которые укрыли его, как ковром.