Приключения Мишеля Гартмана. Часть 1
Шрифт:
Он стал во главе первого взвода, имея по правую руку Люсьена, а по левую контрабандиста, указал движением руки каждому отделению, по какому направлению ему двинуться, и вся колона тронулась.
— В путь, Том, — сказал контрабандист, — расчищай нам дорогу, старый дружище, и если нападешь на пруссака, придуши его, долго не раздумывая. Все одним будет меньше.
Мы оставим альтенгеймских вольных стрелков продолжать свой путь и опередим их в Мительбахе.
Положение несчастных жителей сделалось еще ужаснее. Прусские солдаты,
В этом неизвестном миру уголке происходили ужасы, которые перо отказывается описывать.
Тут старика умерщвляли за попытку противиться похищению его скота.
Далее мать, изрубленная сабельными ударами, падала, испуская дух, на бездыханное тело дочери, подвергшейся поруганию.
Там ребенка убивали хладнокровно, потому что он не ответил на вопрос, которого вероятно не понял.
Солдаты грабежом не довольствовались, они рубили саблями даже домашнюю утварь. Везде и во всех домах повторялись одни и те же сцены с возмутительными видоизменениями.
На улицах солдаты со смехом подуськивали друг друга на человеческую охоту, стреляли, без всякой жалости к полу или к летам, в несчастных, которые пытались спастись бегством. Они навьючивали захваченные ими съестные припасы на бедных поселян и кололи их саблями в спину, чтоб заставить идти.
Все награбленное переносилось на площадь и лежало там грудою, охраняемое часовыми.
Ничего не оставляли: лошадей, ослов, лошаков, коров, баранов, тележки, постели, домашнюю утварь — все переносили или вели на площадь, где разведены были большие костры для освещения этой грозной казни.
Но самая гнусная сцена и самая ужасная происходила в ратуше между мэром, муниципальными советниками и прусскими офицерами.
Несчастные выборные представители ничего не ведали про грабеж и насилие, которым подвергалась деревня. Они надеялись еще спасти если не достояние, то, по крайней мере, жизнь злополучных своих односельчан.
Прикидываясь, будто тронут словами Липмана, полковник, как мы уже видели, согласился, по крайней мере по наружному виду, пощадить деревню, и члены муниципального совета ждали в тоске, какие условия ему угодно будет возложить на них.
С видом презрительным и надменным полковник длил с наслаждением эту тоску, но по прошествии нескольких минут решился, наконец, заговорить коротко и сухо, тоном величайшего пренебрежения.
— От меня зависит, — сказал он, — расстрелять всех вас; я имею на то право и власть. Однако я согласен оказать вам помилование, хотя поведением своим вы не заслуживаете пощады. Вы, — обратился он к мэру, — немедленно отдадите мне все деньги, какие у вас в руках, и свои собственные, и общественные.
— У меня нет общественных денег, — возразил мэр.
— Вы лжете, — сказал полковник, — бесстыдно
— Если б вы знали французские законы, — невозмутимо отвечал мэр, — то вам было бы известно, что сборщик податей приезжает каждый месяц в округ для сбора подати и уезжает в тот же вечер, увозя с собой собранные деньги, которые сдаются им в префектуре. Мэр никакой не имеет власти над сборщиком податей; он вовсе не может вмешиваться во взимание налогов. Итак, здесь нет ни одного су, принадлежащего правительству.
— Лжете, повторяю.
— После нанесенного мне оскорбления, я равнодушен ко всему, что вы бы ни говорили. Господь, надеюсь, дарует мне силу принести без малодушных колебаний жертву, им на меня возложенную.
— Довольно красноречия; оно нисколько меня не трогает. Где реестры и все документы вашей общины? Подавайте их сюда!
— На что они вам?
— Не ваше дело. Несите их скорее.
— Вы ничего там не найдете, что имело бы отношение к подати. Это одни частные акты.
— С обозначением имущества каждого из жителей, не правда ли? Именно это я знать и хочу. Ну, живее сюда!
— Это акты, от которых зависит судьба всех семейств этой деревни и окрестных общин; я не могу выдать вам этих книг.
— Ага! — посмеиваясь, заметил полковник. — Не чуть ли вы мне отказываете?
— Отказываю, потому что совесть не позволяет мне предоставить на ваш произвол судьбу семейств, которые я призван охранять.
— Берегитесь; такой отказ равносилен смертному приговору.
— Расстреляйте меня, это в вашей власти, но акты находятся в безопасном месте и вы не получите их.
— А вот увидим! Согласны ли вы, — обратился он к муниципальным советникам, — выдать мне акты?
— Они хранятся у мэра, — ответил от имени остальных помощник мэра, — он один и знает, где они находятся.
— Гм! Вероятно, вы боитесь ему не угодить.
— Ничего мы не боимся. Вы это знаете, так как уже более часа тщетно стараетесь застращать нас. В доказательство я прибавлю, что хотя бы нам и было известно, где спрятаны акты, вы не добьетесь от нас указания. Не менее мэра мы ответственны в этих актах. На что бы ни решились вы, от нас ничего не выведаете.
— Скоты! — вскричал полковник, с яростью ударив кулаком по столу. — Десять солдат сюда, живо!
Офицер бросился вниз по лестнице и почти немедленно вернулся назад с отрядом солдат.
— Обыскать дом от подвала до чердака! — приказал полковник. — Рубите мебель, осматривайте стены, ломайте все шкафы. Чтоб были отысканы акты! А вы, господа, — резко обратился он к офицерам, — подавайте собою пример, распоряжаясь обыском.
Солдаты немедленно приступили к делу.
— Постойте! — крикнул полковник. — Пусть шесть человек останется здесь, и стрелять в этих мерзавцев при малейшем их движении.