Приключения Мишеля Гартмана. Часть 1
Шрифт:
Это были столетние дубы.
Перебросили по веревке через самую толстую ветвь пяти из них.
По знаку начальника вольные стрелки составили громадный круг около этих деревьев, к подножию которых подвели пленных. Они рычали как дикие звери и тщетно силились порвать свои узы.
Против них выстроили солдат. Мрачные и унылые, они, по-видимому, мало принимали участия в своих офицерах, но зато сильно были озабочены участью, предстоящею им самим.
Людвиг взмахнул саблей и раздалась команда.
Трубачи затрубили,
Казнь была совершена.
Перед казненными тотчас же врыли в землю столб и на нем утвердили объявление, где крупными буквами стояло на французском и немецком языках:
«Повешены за грабеж, убийство и святотатство.»
Настала очередь солдат. Они были расстреляны через четвертого, как состоялся приговор суда, и на том самом месте, где пали мэр и его товарищи.
Час прошел. Крестьяне буквально повиновались приказаниям командира, основательность которых вполне сознавали.
Следовало теперь предать земле жертв неприятеля. Их было свыше тридцати. Всех сложили на телегу и шествие двинулось. Состояло оно из части вольных стрелков и всего населения деревни.
Кладбище в Мительбахе, скромное, как все деревенские кладбища, находилось за церковью. Оно было в нескольких шагах всего.
Вырыли одну общую могилу, чтоб сложить тела на первый случай. Опускали их по одиночке и клали рядом. Мэр и его товарищи лежали во главе этих печальных рядов.
Когда все убитые опущены были в могилу, Люсьен вышел вперед, раскрыл молитвенник и стал читать молитвы за умерших.
Вольные стрелки отдали ружьями честь.
Крестьяне с громкими рыданиями опустились на колени.
Поразительной красоты была эта странная и печальная сцена, эти похороны среди ночи при грозном свете горящей деревни, в присутствии обезумевших от горя жителей, которые хриплым от рыдания голосом повторяли молитвы за двадцатидвухлетним молодым человеком, с трудом удерживавшим слезы!
Таинственный шелест пробегал по ветвям сосен и вековых дубов, белесоватый отблеск пожара отражался на лицах, исполненных отчаяния, и вся картина носила отпечаток глубоко потрясающего ужаса и вместе величия при своей простоте.
Когда Люсьен дочитал молитвы, он склонился над могилою и произнес:
— Покойтесь в мире, невинные жертвы войны возмутительной, неслыханной! Да почиете вы на лоне Господа. Более вас достойны сожаления оставшиеся в живых. Но если, как я верую, дух ваш бодрствует и за пределами гроба, то радуйтесь: рано или поздно пробьет час возмездия и отплата будет страшная.
— Да здравствует Франция! — вскричал Петрус, размахивая знаменем, которое держал в левой руке.
— Да здравствует Франция! — повторили в один голос вольные стрелки и крестьяне.
— Теперь мы отомстили за убитых и предали их земле, — сказал командир, — надо подумать о живых.
Могилу засыпали
Вскоре все опять собрались на площади.
— Что делать с пленными? — спросил Петрус у командира.
— Ах, черт возьми! — вскричал честный Людвиг. — Я забыл про них; эти молодцы нам порядочная помеха.
— Разумеется, — продолжал Петрус, тщательно набивая свою трубку, — увести их с собой плохое средство сохранить в тайне, куда мы идем. С другой стороны, если отправим их в ближайшую дивизию, предположив, что такая находится в окрестностях, хотя должна быть далеко, мы лишим себя сотни человек, нужных нам более чем когда-либо, и им, пожалуй, исполнив свое поручение, громадных будет стоить усилий, чтоб соединиться с нами, по той простой причине, что они знать не будут, как и мы теперь еще не знаем, где укрепимся лагерем.
— Господь с вами, господин Петрус, не в обиду вам будь сказано. Я поставлен в тупик, а вы еще исчисляете мне все невыгоды моего положения, которые я должен признавать справедливыми.
— Позвольте, командир. Вот и кончено.
— Что кончено?
— Моя трубка набита и с вашего разрешения я сейчас закурю ее.
— Закуривайте десять трубок, если хотите, только научите, что делать.
— Вот видите, командир, — сказал он, закуривая между тем трубку фитилем, которого не выпускал из рук, — конечно, я теперь сержант вольных стрелков, но случайно, так сказать. В сущности, я все остаюсь тем же врачом или хирургом, если вы предпочитаете. Итак, мы, доктора, когда готовимся перевязать рану, сначала тщательно свидетельствуем ее, чтоб удостовериться, какова она, и вывести заключение по правилам диагностики.
— Что такое диагностика?
— После объясню вам, командир, теперь же я скажу, как поступить относительно пленных, как будто собираюсь сделать перевязку.
— И какое же заключение вывели вы?
— Следующее: пруссаки не захотят остаться у нас в долгу за трепку, которую мы им задали. Немного пройдет часов, как они вернутся сюда с подкреплением, чтоб отомстить нам блистательным образом.
— Все знаю; дальше-то что?
— Да самая простая вещь на свете. Перевязать пленных как подобает, чтоб они тронуться не могли, и уложить их рядышком по порядку. Когда вернутся пруссаки, они найдут их и пусть себе развязывают на здоровье, а мы от них будем избавлены.
— Но если б пруссаки не вернулись?
— Они околеют с голода, вот и все, — ответил Петрус, выпустив огромный клуб дыма. — Будто уж вы находите это очень большим несчастием, командир?
— Признаться, не очень. По заслугам было бы негодяям за нанесенный нам вред.
— Правда, но пруссаки, к несчастью, вернутся; будьте покойны, они не бросят своей добычи, когда думают, что можно ею завладеть без боя.
— Честное слово, мысль ваша мне нравится, господин Петрус; я последую совету.