Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2
Шрифт:
Барон оттолкнул ее так грубо, что бедная женщина упала наземь в нескольких шагах от него.
Она приподнялась на колени и, сложив руки, воскликнула с глубокою скорбью:
— Ради Бога, спасайтесь, Фридрих, я умоляю вас! — Дико блуждали глаза барона, волосы его становились дыбом над бледным лбом, беловатая пена сочилась из крепко сжатых губ, казалось, им овладело неистовое бешенство. Вдруг взор его опустился на бедную женщину, все еще умоляющую.
— А! Это ты, Анна Сивере! — вскричал он с ужасным скрежетом зубов. — Это ты, демон! Всегда ты, везде
Он выхватил револьвер.
Но в то же мгновение поднялась страшная суматоха.
Благодаря Тому, этой умной собаке контрабандиста, вольные стрелки открыли брешь, ворвались и летели на помощь к пленницам, все опрокидывая на своем пути.
Том внезапно кинулся на Поблеско, схватил его за горло и повалил.
Пуля попала в стену, револьвер выпал из руки Поблеско, и Отто вонзил ему шпагу в грудь.
Шпион страшно вскрикнул и остался недвижим.
Однако ожесточенная борьба завязалась между французами и немцами, последние, мало-помалу оттесненные, приняты были в штыки и вынуждены бежать из дома.
— Эхе! — сказал Оборотень, увидав тело Поблеско, от которого Том не отходил, упорно карауля его. — Этому молодцу досталось не на шутку, однако он, пожалуй, опять очнется. Примем осторожность!
И, взяв тело своими мощными руками, он просунул его в окно и вышвырнул на площадь.
Немцы, окруженные со всех сторон, должны были оставить деревню и отступить окончательно.
Ивон и Мишель усердно суетились вокруг молодых девушек.
Господин Гартман с женою плакали над холодеющим телом госпожи Вальтер, на губах которой еще была последняя светлая улыбка.
Прошло полтора года.
Отто фон Валькфельд, или, вернее сказать, граф де Панкалё, тотчас после своего брака с Анною Сивере решившийся продать свои поместья в Баварии и переселиться с прелестною женою во Францию, прибыл за несколько дней назад в Мюнхен, в окрестностях которого находились все его имения. Графиня жила у отца и матери, встретивших со слезами радости и распростертыми объятиями возвращение в родительский дом обожаемой дочери.
Однажды граф, которого все дела были кончены, желая перед отъездом во Францию проститься с старыми друзьями, отправился в дворянское собрание, где его встретили с горячими изъявлениями дружбы.
Он не был еще получаса в собрании, когда, к великому своему изумлению, увидал барона фон Штанбоу, который входил, высоко подняв голову, с улыбкой на губах и надменным видом.
— Проклятие, — пробормотал граф про себя, — этот подлец жив еще! Правду говорил Оборотень, что он, пожалуй, очнется. Посмотрим, однако, отделается ли он так счастливо теперь?
Он рванулся, чтоб встать и подойти к барону.
— Оставьте, граф, это мое дело, — с улыбкой остановил его председатель собрания, с которым он разговаривал.
И, приблизившись к Штанбоу, он сухо и даже не поклонившись, сказал ему:
— Мы очень изумлены, барон, вашим появлением в нашем кругу.
Все члены собрания встали молча за председателем.
— Что
— Разве вам не передали вашего исключения, скрепленного подписями всех членов? — холодно возразил председатель.
— Именно по поводу этого оскорбительного исключения я и пришел требовать объяснения.
— На это отвечать надо мне, — вмешался один из присутствующих, выходя вперед, — и — доннерветтер! — объяснение будет коротко и ясно.
— Того-то я и желаю, генерал.
Генерал, это новое действующее лицо, из главных начальников баварского войска, улыбнулся насмешливо.
— Будьте же довольны, — продолжал он грубо, — вы изгоняетесь из дворянского собрания, потому что членами его могут быть только люди с честью.
Штанбоу позеленел.
— Генерал! — вскричал он задыхаясь. — Подобное оскорбление не останется безнаказанно, клянусь!..
— Не клянитесь, сударь, никто не выйдет с вами на бой, — холодно перебил его генерал, — наши шпаги слишком чисты, чтобы скрестить их с вашей.
— К тому же, — прибавил председатель, — по возвращении домой вы найдете приказ короля, которым изгоняетесь из Баварии, и конвой, которому велено выпроводить вас за границу.
— Что это значит?.. — вскричал Штанбоу вне себя.
— Значит то, — продолжал генерал ледяным тоном, — что мы храбрые солдаты и люди с честью, что, вынужденные высшими соображениями политики быть заодно с Пруссией во время войны, мы хотя и поневоле пользовались доносами подкупленных шпионов, однако, тем не менее, смотрели на них как на презренных подлецов и слагаем всю гнусность их действий на одно правительство, которое содержало их с макиавеллизмом, противным всякому нравственному чувству. Вон отсюда, шпион и убийца! Не ваше место в кругу благородных людей!
— О, — воскликнул Штанбоу в припадке ярости, — мне, мне выносить такой позор, такие оскорбления! Разве никто не сжалится надо мною!
— Никто, вон отсюда, если не хотите, чтоб вас вышвырнули лакеи!
— О! — вскричал барон, бросаясь к графу де Панкалё, которого вдруг узнал, — вы, по крайней мере, вы, француз и враг мой, вы не откажетесь скрестить со мною шпагу!
Граф покачал головой с грустным достоинством.
— Вы ошибаетесь, — сухо возразил он, — во время войны я пытался не раз раздавить вас под каблуком, как ядовитую гадину, теперь между нами нет уже ничего общего. Я буду обесчещен навсегда, если коснусь вас одним пальцем.
Вскрикнув как дикий зверь, загнанный охотниками, Штанбоу бросился вон из комнаты.
Подходя к своему дому, он увидал солдат у дверей. Он вошел и поднялся к себе наверх, там ждал его офицер и подал ему приказ об изгнании.
— Хорошо, — холодно ответил барон, — я прошу у вас пять минут.
Офицер поклонился молча.
Штанбоу прошел в следующую комнату.
Почти мгновенно стекла задребезжали от выстрела.
Сбежались со всех сторон.
Взломали дверь: барон фон Штанбоу лежал на полу с раздробленным черепом.