Приключения Мишки Босякова, кучера второй пожарной части
Шрифт:
— Шибко шумно господа офицеры себя вести изволят, — пожаловался ему однажды Мишка.
Но хозяин лишь добродушно улыбнулся и ничего не сказал.
— Эх! — вздохнул Мишка и про себя подумал: «Жаль, Семенова в городе нет, он бы показал, он бы проучил всю вашу кумпанию...»
И парень решил сам «учить кумпанию»: то задремавшему в экипаже поручику химическим карандашом на лбу крест намалюет, то кокарду с фуражки сорвет, то какой-нибудь даме дохлую крысу в сумочку сунет.
В один из понедельников, собираясь в комендатуру, Прохор строго произнес:
—
— Чё смеяться-то, — обиженно ответил Мишка, — по нужде, это ли, Прохор Александрович, сбегать нельзя?
— Больно часто по нужде, Мишель, бегаем,— нахмурился прапорщик,— у других кучеров тихо, спокойно.
— Другие кучера — мужики взрослые, — развел руками Мишка, — их фулиганы боятся... А меня?
— Если еще хоть раз что-нибудь экстравагантное с клиентами случится, изобью, — предупредил Прохор.
Мишка не очень-то испугался его угроз, но на некоторое время о всяких проделках пришлось забыть: вечером умерла мать. Умерла она за стиркой чужого белья.
Через два дня после похорон Александр Гаврилович переселил осиротевшего Мишку из подвальной каморки на кухню.
— Зачем тебе, Михаил, без матери огромные хоромы занимать?— спросил при этом хозяин и тут же ответил: — Незачем, За печкой лежанка имеется, на ней и спи... Один будешь жить — от рук отобьешься. А тут я за тобой присмотрю и Катерину-кухарку попрошу... Только ты ей, Михаил, пособляй в свободное время: дровишек маленько наколи, помойное ведро вынеси. Катерина — баба сердитая, так ты ублажай Катерину-то.
И Мишка стал одновременно и извозчиком, и кухонным мальчиком на побегушках. На сон почти ничего не оставалось. Порой, восседая на козлах, парень клевал носом. Однажды вечером, когда домой еще возвращаться было рано, он задремал, и хитрый Уголек сначала тихонько, а потом на рысях домчал экипаж до конюшен. Дорогу туда жеребец выучил хорошо.
Александр Гаврилович, увидев такую картину, рассвирепел и, вырвав из рук уснувшего Мишки кнут, с бранью принялся лупить и лошадь, и кучера. Утром Мишка еле поднялся с лежанки — до того все тело болело от вчерашних побоев.
И с этого дня снова начались истории с дружками Прохора. Правда, самого Прохора в то время в городе не было. Начальство откомандировало прапорщика в соседний уезд, где, по слухам, развелось много «кустарных», так местные жители окрестили людей, скрывающихся в лесах (в кустах) от мобилизации в белую армию.
Как-то после пьянки в ночном увеселительном заведении в Мишкин экипаж шлепнулся известный в городе адвокат, несколько лет назад спасший Александра Гавриловича от суда. Мишке об этом деле приходилось слышать краем уха. И сейчас он решил отыграться на адвокате.
Убедившись, что ездок под влиянием винных паров плохо соображает, Мишка спрыгнул с козел и осторожно срезал на модных адвокатовых брюках пуговицы. А через квартал с их экипажем поравнялся другой, в котором находились приятели адвоката.
— Валентин Степанович! — радостно закричал один из них. — Прикажи-ка остановить свой экипаж! Новость
Мишка попридержал Уголька.
— Чего, чего? — протер глаза адвокат.
— Новость, говорю, имеется, — повторил приятель. — Семен Григорьевич дедушкой стал...
— Семен Григорьевич стал дедушкой? — подскочил спросонья адвокат и схватился за брюки, которые начали сползать.
На другой день в городской газете был напечатан фельетон. Приятели адвоката оказались журналистами и, не пожалев своего друга, так расписали историю с брюками, что бедняге Валентину Степановичу хоть иди и в пруд бросайся.
Правда, Александр Гаврилович, прочитав газету и вспомнив услугу, которую ему оказал адвокат в прошлом, отправился выразить пострадавшему сочувствие. А вернувшись, дождался Мишку и без всяких объяснений указал парню на дверь, не забыв отобрать безрукавый кучерский кафтан, лаковую шляпу с павлиньим пером, плисовые шаровары и сапоги в гармошку.
II. ТОЖЕ МНЕ ФЕДЬКА ШАЛЯПИН!
Старший топорник второй пожарной части Геннадий Сидорович Рожин собирался на вечернее дежурство. Сегодня была его очередь идти в общественный Разгуляевский сад и стоять за кулисами деревянного театрика во время представления.
Разгуляевский сад и Разгуляевский дом, некогда принадлежавшие богатому золотопромышленнику, считались в городе местами историческими. Теперь же в белом с колоннадой дворцового типа здании помещался штаб какой-то стрелковой бригады, а в саду устраивались ежедневные гулянья то в пользу казачьих войск, то в пользу офицерских «батальонов смерти», то в пользу местного благотворительного дамского общества.
Геннадий Сидорович любил ходить в Разгуляевку, как запросто называли горожане Разгуляевский сад. Это была одна из немногих возможностей хоть «а некоторое время освободиться от придирок и ругани брандмейстера Стяжкина.
Стяжкин в городе появился недавно, прибыл из Сибири вместе с белыми. До него должность брандмейстера второй части занимал уже более десяти лет Африкан Алексеевич Мартынов. Но Мартынов отказался выводить пожарный обоз на торжественный парад в честь освободителей и был арестован.
Назначенный брандмейстером Стяжкин завел, с благословения военной комендатуры, среди подчиненных такие порядки, каких они, пожалуй, и прежде не знали. Никто теперь не имел права покидать часть без его личного разрешения. Даже в воскресенье Стяжкин выдавал увольнительные всего лишь двум-трем, да и то, если был в хорошем настроении. Ну, а коли вставал не с той ноги, — берегись: не то что в отпуск, даже к воротам подойти не разрешит.
На пожар Стяжкин, как и положено брандмейстеру, мчался впереди обоза в небольшой пролетке. Но на месте ему не сиделось, в блестящей посеребренной каске с огромным гребнем он всегда красовался в полный рост, держась правой рукой за плечо кучера.