Приключения моряка Паганеля часть I - "Боцман и Паганель или Тайна полярного острова."
Шрифт:
Я позже спросил у него: «Как человек с университетским образованием может искренне верить в существование каких-то надмирных сущностей – духов и прочей мистики?» Миник взглянул на меня своими антрацитно-раскосыми глазами и спросил: «Считаю ли я, к примеру японцев, отсталой и невежественной нацией?» Я, сам понимаешь, ответил отрицательно.
– «Тогда как объяснить, продолжил он, что в стране с пятнадцатью университетами миллионы людей с высшим образованием искренне и горячо исповедуют синтоизм – в котором у всех вещей и явлений природы есть своя духовная сущность – ками? Эти сущности, кроме духов священных материальных объектов, например духов долины, горы или духов природных явлений так же включают в себя и духов умерших предков,
А как истолковать, не успокаивался Миник, что ангакок – старый Большой Джуулут, никогда не посещавший ни Нуука, ни других современных поселений и общавшийся с соплеменниками по мере необходимости и в основном жестами, ещё полгода назад предупредил о твоём Рони появлении в Нууке и с такими подробностями, что я никак не мог перепутать тебя с кем то другим. Он даже сказал, что у тебя под левой лопаткой имеется розовое солнце – подарок от твоего духа-покровителя, отклонившего железную смерть за твою доброту к людям».
В этом месте рассказа я почувствовал, что принятая ранее роль заумного интеллигента начинает боцману надоедать некоторой своей занудностью и он постепенно возвращается к своему обычному стилю: «Тут я, Вальдамир, умолк потрясённо. У меня, скажу я тебе, в самом деле такое было. В конце войны, когда наш торпедный катер на котором я юнгой ходил, с немецким мессером схлестнулся. Я в рубке за штурвалом стоял, поскольку штатного рулевого ранило тяжело и мессер этот сто девятый на очередной заход пошёл, чтобы из четырёх своих пулемётов – MG17 огорчить нас до невозможности. Рубка наша фанерная была, только усилена в трех местах броневыми листами, которые я между прочим(уже тогда боцманские замашки имел)на ящик американской тушёнки выменял».
Так, понимаешь одна из пулек, винтовочного калибра 7,92 мм кусок от моей выменянной брони отколола и это железо мне кожу с мясом аж до самых рёбер срезало. Хирург потом сказал, что аккурат напротив сердечной мышцы. Заживало потом долго, даже пересадку кожи с ягодицы делали – весь госпиталь ржал:«Мол скажи спасибо, Броня, что тебя не в лоб ранило, а то ходил бы с куском жопы в в виде солнца во лбу, как у тебя сейчас под левой лопаткой».
Всё это конечно, понимаешь ли Поганюха, было потрясающе интересно, однако, как говорится основная тема раскрыта не была. В чём спрашивается мораль сей басни и за каким гренландским лешим этот местный дедушка Хо – Большой Джуулут с его приятелями-надмирными сущностями и моим новым приятелем Миником выманили меня в эту белую глушь, якобы на промысел зверя? В чём, собственно, смысл мистически-таинственной связи русского боцмана и духов инуитов?
На этот вопрос, обращённый к Минику ответа я тогда не получил, лишь отговорку, что всему своё время и не стоит торопить события. Мне лишь посоветовали ложиться спать под тёплые шкуры, потому, как поход за добычей состоится уже через несколько часов. Всего-то и делов: советский, понимаешь, боцман и духи инуитов должны будут вступить в «невидимую, но прочную связь» (как выразился Миник) и произойти это эпохальное событие может только в процессе самого древнего мужского занятия – на охоте.
Где-то в половине четвёртого дедушка Хо – Большой Джуулут разбудил меня, причём самым оригинальным образом – мне подали кофе в постель. Ну, понимаешь, не совсем кофе, а скорее чай и не совсем в постель, а скорее в шкуры, но всё равно было бы весьма, знаешь ли, бонтонно, если бы не одно но (Дедушка Хо оказался тот ещё оригинал) – литровую жестяную кружку с почти живым кипятком он приставил к моему единственному и неповторимому спящему носу, вернее аккуратно расположил, прислонив к усам. Скорее всего старик желал выразить своё искреннее восхищение относительно окраса, пышности и размеров этой, к сожалению, не промысловой пушнины.
Я наверное всё-таки бы
И такая оторопь меня во сне взяла, такое возмущение: «Нет, ну что этот клоун о себе вообразил? Ты возьми, если приспичило, с полки рундука чистый, выстиранный предмет интимного белья и размахивай им сколько влезет, так нет же духом он решил похвастаться, то же мне Василий Иванович выискался. Я что ему, Петька что ли? Осерчал я ответным образом не на шутку. Такой гнев меня во сне охватил, что изо рта, как у змея Горыныча из пасти пламя полыхнуло, да так, что нос припекло. Тут я и проснулся, подскочил и едва носом эту самую кружку с кипятком за ручку то и не подцепил, но пронесло, обошлось значит».
Должен сказать, что чай этот был особый, духовитый и жутко крепкий, но не чифирь – куда как хитрее рецептура. Приметил я у снежной стенки в корытце между свертками всякими большую початую пачку красного китайского чая. У нас он «Дружба» назывался, там ещё на этикетке желтая рука белую пожимает. Сахару в том чае тоже было более чем – ну очень сладкий. Только собрался я ещё отхлебнуть, как старый мне на ноже добрый кусок нерпичьего жира протягивает и целится мне этим куском прямо в кружку. Я конечно против – не по животу угощение. Хорошо Миник выручил – сказал он что-то Большому Джуулуту, так тот в ответ недовольно редкими седыми бровками пошевелил. Миник же взамен тюленьего жира мне в кружку добрый кусок датского коровьего масла булькнул. И на том спасибо – вот, мол, тебе царский завтрак охотник: бодрость, сытость и лёгкость в животе. Что может быть лучше, чтобы рука была твердой, а поступь лёгкой?
Глава 23. «Боцман в каяке»
Боцман прервал свою «гренландскую повесть», взглянул на светящийся циферблат наручных часов и поморщившись, проворчал: «И торопится вредно и медлить грех. Пока я тебе, малой, тут мемуары расписываю, что угодно произойти может. Надо к концу туннеля идти – там ответы на многие вопросы. Да нельзя вдвоём – опасно и всё дело испортить можно. Надо смену ждать». – «Ну мы же молча ждать не будем? Устиныч, а вы сами не задумывались всерьёз за настоящую книгу засесть. Название бы к примеру подошло – „Моя Гренландия“. Вы ведь, правда, классно излагаете» – вполне искренне польстил я своему талантливому напарнику.
Боцман не без грусти усмехнувшись, слегка помолчав, ответил: «Слышал такую мудрость – „Кто красиво говорит – красиво не напишет“. Так вот это про меня. То что я стишки кропаю, так это всё не серьёзно, больше для веселья, чтобы ребят уставших после вахты расшевелить. Мемуары травить – вот это моё (благо придумывать особо нечего – всё правда), а литератор из меня, как из Владлена нашего балерина. Вот ты, Вальдамир и запоминай мои излияния, может когда и запишешь, так упомяни меня в своих великих романах – соавтор, мол, Б. У. Друзь. Так, что слушай и запоминай, биограф ты мой подскальный».
Выбрался я с Миником на волю из снежной избушки Большого Джуулута и вижу, что братец Нанок со своими собачками уже тут как тут – ожидает. Сели мы в нарты и без лишних разговоров поехали курсом на Норд-Ост. Ехали недолго – через минут двадцать показалась большая морская бухта вся в белёсом крошеве мелкого битого льда. Остановились мы у пологого скалистого спуска к воде. Нанок остался со своей упряжкой, а мы с Миником подхватив ружья и амуницию стали спускаться вниз. Я сказать честно, с надеждой ожидал увидеть у воды моторную или хотя бы вёсельную, знакомую и привычную мне морскую шлюпку.