Приключения Петра Макарыча, корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "свобода"
Шрифт:
Впиндюрить бы их всех в одну бочку, зацементировать дерьмом, как почтенный Антисфен своего юродивого ученика и безродного космополита Диогена Синопского, да и сбросить в пражскую Влтаву. Наводнения августа 2002 и января 2003 сообщили ее водам исполинскую силу, так что всплытие не состоится, можно не переживать.
Такие светлые мысли одолевали человека, патриота, профессионального автоизвозчика и просто святого Трансмиссия Покрышкина.
Прочитав их по складкам в уголках губ, свойственных плаксивым дегенератам, старый зэковский лис и филосос-Батонэ Эпикур Иммануилович Ницшеашвили плавно перешел от философии любви к исправительно-трудовым правоотношениям,
– Пять лет назад в черной зоне под Мытищами меня короновали, наконец-то, в законники. Ты помнишь, Макарыч, я еще уломал Удава Обвиняковича Заключкина из районной Прокурватуры подбросить мне в трусы "Макарова". Надо было на некоторое время схорониться на хате от той сумасшедшей девки, забеременевшей то ли от нас с тобой, то ли от самого Удава.
Бродяги, когда узнали, за ЧТО меня на самом деле опять вписали в колымагу, мигом сдвинули очередь на коронацию и черканули перед фамилией "Ницшеашвили" единицу. Но я их сразу предупредил - зоновский общак под моим держаком будет прозрачным, как моча покойника. И ведь не пропало ни рублика! Это тебе не государственный бюджет. Мы еще умудрялись подогревать тех, кто временно мается на воле. По отсидке скорешанился я с местными властями и застолбил их у понятий. Братаны, в обмен на отвяз от шмона, заявили о готовности срубать часть "капусты" в закрома района.
Нашим первым крупным совместным проектом стало строительство в Мытищах Реабилитационного Центра по выводу населения из депрессии.
Директором я поставил Нозыру Перекошенныя. Ты его знаешь, Макарыч, это тот самый шалунишка, отбарабанивший семнадцать ярэальтов за разбои и прочие мелкие мокруши. Ну, он еще, помнишь, отрихтовал ненароком твой скудоумный калган и отобрал заварной чайник, когда ты сервировал в глухом лесном массиве журналистское чаепитие в Мытищах. У тебя еще апосля памятку слегка поотшибало. А чайничек, между прочим, что надо! Я в нем с тех пор развожу бычки и коллекционирую презики, отметившиеся в сражениях с окольцованными телочками.
– Макарыч изо всех сил напряг останки того, чего и так катастрофически не хватало, но эпизод с проваленным репортерским чаевничанием в Мытищах и принудительной экспроприацией неким Нозырой Перекошенныя орудия мероприятия в лице заварной чаши упрямо отказывался вписываться в Эпикуровский сценарий.
Батонэ, узрев на лбу друга отпечаток умственной деятельности, успокоил его.
– Да ты не трудись понапрасну, брат Макарыч! Я же говорю, Нозыра тогда основательно твою черепицу перебрал.
– Эпикур хохотнул и пристукнул по репортерской крыше. Макарыч ликующе поскреб между ног, дав понять, что ее ремонт удался на славу.
– Сам я возглавил попечительский совет Депрессионного Центра. Лечение - анонимное. Первым клиентом стал гоуродский голова. Как сейчас помню, подваливает кавалькада из шести джипов, а у последнего на буксире - самокат с Мытыщинским Мэвором Прятаком Гороховичем Петрушкиным.
Он всегда был с прибабахом, еще в бытность коммунистическим вожаком района. Соберет, бывало, Пленум райкома КПСС, а сам спрячется в сортире, предварительно вывесив в секретариате объявление:
"Кто меня найдет, тот станет моим преемником".
И весь Пленум его ищет. А Прятак переоденется на унитазе райкомовской уборщицей Феклой Энгельсовной Марксозаразовой, нацепит лысый парик с рыжими усами, как у таракана, вооружится шваброй, натянет на нее пионерский галстук и давай шуровать.
Партийцы носятся, ищут его, а он знай вьюжит красной метелкой да слушает, что народ, забегающий
Выборка исследования социологически обосновывалась общим райкомовским сортиром. Чего коммунистам делить-то? У всех одна цель и судьба!
При этом ни одного дурного слова о себе Первый Секретут Петрушкин не слыхивал. Все были в восторге от районного лидера, веселого и заводного кретина.
И наверху, в Московском Обкоме КПСС, к нему сильно благоволили. Рассказывают, Секретут Облястного Комитета Баран Квадратович Партеписькин каждое лето зазывал Гороховича на дачу внучков потешить.
Прятак вываляется в помоях, обложится болотной тиной, запихает в рот засохшую коровью лепешку, воткнет в задницу живую складную двухметровую елку, которую всегда таскал с собой, приставит к макушке бычий рог и давай гоняться за детишками!
Те в полном атасе, визжат, как Депутгады при чтении законопроекта о постепенном увеличении собственных льгот за счет резкого понижения минимальной зарплаты избивателей, а он мальцов с Новым Годом поздравляет.
"Я, - смешит, - водяной Санта-Клаус, забираю всех в Лапландию топить в болоте".
Номенклатурный дед, с неизменным гнойным прыщем на лбу, реготал так, словно Грабинатор дотационной облясти по окончании встречи с Министром Финансов, в ходе которой удалось выбить дополнительный миллиард из госрезерва якобы на увеличение размера детских пособий, а на самом деле под отделку загоуродного предбанника тещи.
Впрочем, вскрытие Барана Квадратовича, проведенное секретным паталогоанатомическим консилиумом "Кремлевки", легко объяснило подобную реакцию.
"Алкогольная паранойя печени" и "Руководящий маразм желчного пузыря" к иному творчеству не располагали.
Неудивительно, что смена выросла все как один заиками, а старший внук, Кубометр Баранович, и впрямь подрядился Дедом Морозом и тринадцатый год не просыхает. Околачивается всесезонно по столичным обителям со своей бывшей нянькой, а ныне дряхлой бабкой-Снегурочкой, Мариэттой Дерьмособоровной Подстилкиной, но в отличие от тогдашнего шута присобачивает к заднице вместо елки башку от носорога.
Когда такие чокнутые дебилы, как ты, брат Макарыч, и наш буйный кошмарно-дегенеративный святой Трансмиссий, - раскомплиментился по адресу гостей Батонэ Эпикур, - реагируют на звонок и открывают дверь хаты, Кубометр разворачивается на сто восемьдесят и давай бодать хозяев в причинное место, а бабка-Снегурка Подстилкина закидывает восторженных ослов куриным пометом. Иногда, правда, в силу отсутствия у некоторых сограждан Новой Великой России чувства идиотского юмора, этих ребят спускают-таки с лестницы, но в основном наливают и заказывают к предстоящему Новому Году.
Словом, детские впечатления, точно по Фрейду, - блеснул философский конь козьим низкомолочным выменем, - предопределили, так сказать, паталогическое становление личности.
Эпикур Ницшеашвили наполнил бокалы, значительно выросшие за время его воспоминаний в объеме, и провозгласил тост.
– Свой первый срок мотал я за похищение невесты. Но ты должен знать, Макарыч, какая неувязочка вышла тогда в моей батумской деревеньке.
Накушался я поддельной "Хванчкары" и не разглядел ночью как следует, кого похищаю. Запихал, понимаешь, груз, предварительно оприходованный кентилем о стену, в мешок, отволок в ущелье, а как потянул добычу за гриву - глядь, мама дорогая, да это же старшая сестра моей возлюбленной Нино, страшная, как смертный грех, да еще с усами, как у райкомовской уборщицы Феклы Энгельсовны, только жгуче-черными, с проседью!