Приключения, почерпнутые из моря житейского
Шрифт:
– Ох, Триша, да как же это я останусь один?
– Правда и то; что вам одному делать?… Знаете ли что? Денька два спустя, ступайте-ко и вы назад в Москву; а там уж мы подумаем, как быть.
Кто-то стукнул в дверь.
– Сейчас, брат, сейчас! – подал голос Трифон.
– Кто там такой? – спросил испуганный Прохор Васильевич.
– Кто! разумеется, кто: меня торопят; давайте скорее! Прохор Васильевич достал пачку ассигнаций, хотел считать,
но стук в дверь повторился.
– Эх, до счету ли теперь!
Прохор Васильевич остался как на мели.
В страхе и раздумье, он не знал, что делать. Отвага, которую возбудил в нем ментор его, ехать за границу, вдруг исчезла.
– Как я поеду один-одинехонек? – начал допрашивать он сам себя, – куда я поеду?… В чужую землю… один… без Триши… Дорогой еще ограбят… О господи!… Да как же мне воротиться теперь к тятеньке? Он убьет меня!
До рассвета Прохор Васильевич дрожал от ужаса, повторяя одни и те же вопросы. В этом отчаянном раздумье застал его и Илья Иванович.
– Ах, почтеннейший, а я полагал, что вы еще почивать изволите? Что ж, сударь, переезжайте ко мне. Право, вам не приходится в заездном доме стоять. Пожалуйте хоть с приказчиком; мы и ему место найдем.
– Приказчик тятенькин уехал в Москву.
– Что так?
– Да так; тятенька велел скорее ехать, да и мне также.
– А за границу-то, Прохор Васильевич?
– Из Москвы поеду.
– Вот что; так не угодно ли, пожалуйте покуда чайку выкушать.
Прохор Васильевич долго отнекивался; но Илья Иванович утащил его к себе и вместе с своей сожительницей возбудил в нем падший дух.
Никак не мог он отговориться и от предложения погостить хоть недельку; особенно когда Лукерья Яковлевна сказала ему тихонько:
– Уж если вы уедете, так я буду знать, что вы меня не любите!
– Уж если вам угодно… – проговорил Прохор Васильевич.
– Таки очень угодно: как я вас увидела в первый раз… Ох, господи!
Лукерья Яковлевна глубоко вздохнула; Прохор Васильевич смутился, взглянул на нее, она на него, и – невозможно уже было не остаться.
Ему отвели приютный покой. Ввечеру собралась та же честная компания, горка росла. Прохору Васильевичу снова повезло счастие; подымает все выше и выше; но вдруг оборвался.
– Ну, невзгодье! – повторял, вздыхая, Илья Иванович, – да не будет ли?
– Нет! – повторял разгорячась Прохор Васильевич, – мне что! Сдавайте!'
Напрасно Лукерья Яковлевна щипала его сзади, стоя за стулом.
– Нет, батенька, надо сосчитать, было бы чем расплатиться, – сказал, наконец, Илья Иванович, – не на мелок играть!
– Отвечаю! – крикнул Прохор Васильевич, обливаясь холодным потом.
– Не разорять же вас при несчастье; надо честь знать: тут и то сто с лишком; разве вексель?
– Что ж, «вексель
– Так напишем сперва.
– Ну, до завтра, – шепнула Лукерья Яковлевна Илье Ивановичу, – дайте ему опомниться!
– Так! а тебе жалко, что ли?
– Ты смотри на него: весь не свой; как заболеет да умрет, тогда что?
– Эх, ты, баба!… ну, да вправду… Нет, господа, на векселя сегодня не играю: им не везет. Лучше завтра сядем опять, пусть их отыграются; совестно, ей-ей!
Бледный, истомленный каким-то внутренним давлением – точно камень на сердце, пошел Прохор Васильевич в свой покой.
Уснуть он не мог. Какая-то особенная жажда мучила его: всех бы перебудил, всех бы созвал к игорному столу, чтоб утолить ее.
Вдруг что-то скрипнуло. Послышался шорох. Прохор Васильевич весь оледенел от ужаса; кто-то приближается к его постели.
– Кто тут? – крикнул он, вскочив.
– Тс! Душенька, Прохор Васильевич, не бойтесь! это я!
– Вы? – произнес Прохор Васильевич с чувством новой боязни.
– Я, душенька; мне надо сказать вам слово… Я не могла перенести, чтоб мошенник Илюшка, с шайкой своей, зарезал вас!…
– Зарезал! – проговорил Прохор Васильевич.
– Да, душенька; они условились вас обыграть до нитки… мне стало жаль вас! Давича так и обливалось сердце кровью… Хоть сама погибну, думаю, а вас спасу от погибели… Сама бегу с вами от этих душегубцев… Вы их не знаете еще… Душенька! медлить нечего, собирайтесь скорей да ступайте за мною…
Перепуганный, ни слова не отвечая, Прохор Васильевич торопился. Лукерья Яковлевна вывела его в сени, двором в сад и потом через калитку в темный переулок.
Там стояла наготове тройка запряженных лошадей в телегу.
– Гриша, тут ли ты?
– Тут, матушка, садитесь.
– Садитесь, душенька, – шепнула Лукерья Яковлевна.
Прохор Васильевич взобрался на телегу, благодетельный его гений с ним рядом, – и тройка сперва шажком по переулку, потом рысцой вдоль по улице, а наконец понеслась во весь опор по столбовой дороге.
– Куда ж мы едем? – спросил Прохор Васильевич, как будто очнувшись от сна.
– Покуда в Переяславль-Залесский; там у меня есть родной братец; а оттуда куда изволишь, хоть в Москву. Я тебя не покинула в беде, и ты не покидай меня, душенька.
– А муж-то ваш, Лукерья Яковлевна?
– Какой муж? Илья-то Иванович? чтоб я за такого мошенника замуж шла? Избави меня господи!
– Да как же, ведь он муж вам?
– Кто? он? Какой он мне муж! Он просто-напросто увез меня против воли от батюшки и матушки, да и держал за жену. Какой он мне муж! я сроду его не любила!
Прохор Васильевич молча выслушал целую историю похищения Лукерьи Яковлевны.
На другой день поутру тройка остановилась у ворот одного мещанского дома в Переяславле.