Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки
Шрифт:
С часу на час Василий Босый ждал условленного сигнала. Но проходили дни, сигнала не было, не являлся больше и Семен.
Вдруг ранним утром разнесся грохот орудийной пальбы. По какому поводу палили из пушек, Василий Босый не знал, а выглянуть из своего окошка не мог.
Орудийная пальба всполошила весь монастырь. Сперва подумали, не враг ли напал. Келарь поднялся на одну из башен с подзорной трубой. К Заяцким островам, увидел он, подошли тринадцать кораблей, с солдатами на палубе. На мачтах развевались никому не
Вскоре небольшое судно вошло в губу Благополучную. Это было то самое судно, которое келарь отправил с боярином в Архангельск. Келарь поспешил на пристань.
Едва перебросили сходни, на берег сошел архимандрит. Благословив прибежавших встречать его монахов, архимандрит торжественно объявил:
— Смиренную обитель нашу осчастливил своим посещением государь Петр Алексеевич. Государь прибудет на малом судне к вечернему богослужению.
Келарь окинул глазом приплывшее судно: кормщиком на нем остался Семен, а монахов, которых он отправил с боярином, уже не было, — их заменили людьми настоятеля.
Часа за полтора до захода солнца в монастырь прибыл царь, сопровождаемый только самыми близкими людьми. Царя встретили колокольным звоном и пальбой из всех монастырских пушек. Стены заволокло пороховым дымом.
Царь принял благословение архимандрита. За пушечную пальбу Петр поблагодарил, а колокольный звон велел прекратить.
Все ожидали, что царь войдет в ворота, где с «чудотворной» иконой поджидали монахи. Но Петр направился вдоль стены: ему не терпелось убедиться, «сколь может быть неприступным монастырь в случае нападения неприятеля». И только обойдя вокруг стен, окружностью больше версты, царь прошел воротами. Он направился в собор, где сразу же началось торжественное молебствие. Служил сам архимандрит, а царь стоял около клироса, подтягивая по своему обыкновению певчим.
Ночью, когда все считали, что царь мирно почивает в отведенном ему покое, Петр вместе с архимандритом обошел все монастырские тюрьмы. Сопровождал их келейник настоятеля; он нес фонарь.
Архимандрит рассказывал про каждого узника. Многих из них Петр знал, — по его приказу они здесь находились. Он сам снял кандалы со своего бывшего духовника Иллариона, извет на которого не подтвердился. Царь уговаривал Иллариона отправиться вместе в поход, но тот, измученный заключением и пытками, захотел навсегда остаться в монастыре.
Под Головленковской башней Петр встретил бывшего тамбовского епископа Игнатия. Игнатий набросился на царя с бранью; Петр схватил плеть и так крепко избил бывшего епископа, что тот через два дня помер.
Не оставался этой ночью праздным и келарь: он сочинял новый извет на настоятеля и его келейника. Келарь не мог понять, почему царь с ними не расправился, ведь боярин должен был рассказать Петру, что на него в монастыре готовится покушение; у келаря был хитрый план: использовав боярина, погубить настоятеля. Но келарь не знал, что произошло на судне, которое он отправил с боярином в Архангельск. А произошло вот что.
Когда прошли половину пути, Семен, все время наблюдавший за боярином,
Больше ничего сказать боярин не сумел. В Архангельске тело его, по приказу Петра, свезли на берег, где и закопали поглубже. А свиток, написанный Семеном под диктовку келаря, царь велел сжечь.
Свой новый извет, изловчившись, когда рядом никого не было, келарь на следующий день передал Петру.
Этой ночью неведомый никому холоп Василий Босый впервые лицом к лицу встретился с всемогущим царем. Впереди, с фонарем в руке, шел Семен, за ним, согнувшись, — Петр; архимандрит замыкал шествие. Приблизившись к каморе Василия Босого, Семен остановился, — двинуться дальше он был не в состоянии.
Архимандрит отпер дверку и направил свет на узника. Василий Босый поднялся с лежанки. Выпрямиться ему не позволил низкий потолок. Узник глядел на пришедших исподлобья.
Архимандрит сказал Петру, что это и есть тот самый человек, который хотел вздеть его на рогатину. По лицу Петра забегала судорога.
Глаза Василия Босого вдруг сверкнули, и он весь напрягся, собираясь выскочить из каморы. Петр попятился; архимандрит быстро захлопнул дверку, повернув в замке ключ. Семен услышал, как Петр тяжело засопел, а узник в это время шумно свалился на лежанку.
Помолчав, архимандрит спросил:
— На вечное заточение?
Петр подтвердил кивком, — по лицу его продолжала бегать судорога. Семен стоял ни жив ни мертв; если бы знали они, царь и архимандрит, что происходило в это время на душе у молодого помора!..
Утром, когда Петр вернулся на корабль, к Семену осторожно приблизился монах-лекарь; он что-то шепнул, Семен последовал за ним.
В келье у старой оружейной палаты лежал в гробу Елисей. Келейник келаря был еще живым, но его уже причастили и положили, по монастырскому обычаю, умирать в гробу.
Когда молодой помор над ним склонился, Елисей прошептал:
— Помираю я, Семен… Такая моя участь... Но я, Семен, теперь боюсь... Прежде не боялся, теперь очень боюсь...
И Елисей рассказал Семену: в надежде исцелиться прикосновением к мощам преподобных святителей, он тайно приподнял крышку одной из гробниц, но ничего, кроме сгнивших костей, не нашел... Приподнял крышку второй — то же самое... Теперь Елисей больше не верил, что на том свете ждет его награда; и ему было очень страшно умирать.
Похоронили Елисея скрытно — в монастыре находился царь. А когда через много лет в монастырь приплыли отец и мать Елисея — проведать, как живет их сын, монахи с трудом разыскали его могилу.
Петр прожил в монастыре несколько дней. Все видели, что царь кого-то ждет. Наконец в губу Благополучную приплыл в карбасе человек, потребовавший, чтобы его провели к царю. Петр прочел переданную от Щепотьева грамоту, в которой говорилось: «Идти на кораблях можно». И тогда Петр объявил, что на следующий день назначается отплытие.