У моря гуляя, у самого краяувидел я раковину на песке —она то и дело тихонько гудела,как колокол моря на влажной руке.Прижав ее к уху, я слышал, как глухо,как будто бы в гавани тайной рожден,на отмели дальней бьет в бакен сигнальныйприбой — и доносит из-за моря звон.Тягучие волны, безмолвия полны,пригнали ладью мне, пустую, как ночь.«К неведомым странам пора нам, пора нам!»Я прыгнул и крикнул: «Неси меня прочь!»Какая-то сила меня уносилав глухие туманы и сумерки сна —туда, где за темным пространством огромнымлежала забытая всеми страна.И голосом ясным над рифом опаснымтот колокол моря без устали бил,и ночью беззвездной над мрачною безднойна зов этот дальний без думы я плыл.И вдруг белоснежным видением нежнымпредстал предо мною сияющий брег —блистали утесы, и пенные косы,и пляжи, каких я не видел вовек.И тек под рукою волшебной рекоюжемчужный песок, и подобьем огнягорели кораллы, сверкали опалы,и яхонтов грани слепили меня.Но тут у подножья заметил я с дрожью,как вход в подземелья глухие зиял;и свет помутился, я прочь устремился,и волосы ветер мои развевал.Сбегали каскады ко мне водопада —напившись, я думал, что тяжесть стряхну;идя вдоль потока, взбираясь высоко,попал я в прекрасную вечно страну.И там без испугу пустился по лугу,где каждый цветочек сиял, как звезда;там свежи и юны, как полные луны,дремали кувшинки на глади пруда;там ивы склоненны, и ольхи там соннынад зеркалом вод несказанная тишь;лишь ирис ночами колышет мечами,и острыми копьями водит камыш.И слышал весь день я какого-то пеньядалекое эхо; как тени, легки,проворны и ловки, сновали полевки,и зайцы скакали; из нор барсукитаращили глазки; какие-то пляскии музыку слышал я — звон в голове,неведомый ропот и легонький топот,как будто бы кто-то плясал на траве.Но песни смолкали, шаги затихали,лишь я приближался — и так всякий раз:ни здравственной речи, ни дружеской встречи —звучал только музыки ласковый глас.Наряд себе новый я сшил тростниковый,зеленую мантию гордо надел —с жезлом и державой я встал величавыйи оком хозяина луг оглядел.Увенчан короной, с гирляндой зеленой,я крикнул в пространство: «Откройся же мне!Молчишь почему ты? И служишь кому ты?Не я ли король в этой дивной стране?!И грозен к тому ж я — со мною оружье:мне ирис дал меч, а тростник — булаву!Так внемли же зову — скажи мне хоть слово!Лицо мне открой и явись наяву!»Вдруг ветер могучий затмил небо тучей —я рухнул на землю и, словно слепой,пополз еле-еле — без мысли, без цели,пока не очнулся в чащобе лесной.Мрачна и молчаща угрюмая чаща:там каждое дерево было нагим;в ума помраченьи я был в заточеньи,и ухали совы по дуплам своим.Мучение это, без лучика света,на год растянулось и на день; жукидеревья точили, соседями былимоими грибы да еще пауки.Однажды мглу эту пробил лучик света —и тут я увидел, что весь в седине.«Я отдан был горю, но нужно мне к морю!Дорога отсюда неведома мне».И веткой терновой от ветра льдяногопытался укрыться я — темень и вой;несли меня ноги во мгле без дороги,летучею мышью тень шла надо мной.В шипах весь и в ранах я брел в этих странах,и годы свои я тащил за спиной —и вдруг, утомленный, я ветер соленыйвдохнул, и запахло вдруг тиной морской.И слышал я в шхерах и мрачных пещерахкакие-то стоны и вой иногда,и чайки кричали, и волны ворчали,и глотки пещер заливала вода.Внезапной зимою, окутанный мглою,я к краю земли свои годы понес —туда, где свистели глухие метели,где
ждали меня только мрак и мороз.У брега морского в ладью свою сновая сел — и она понесла меня прочь;и тихо шли мимо суда-пилигримы,лишь чаячий крик оглашал эту ночь.И в гавани темной армадой огромнойбезмолвно застыли большие суда:не двигаясь боле, стоят на приколе —отсюда они не уйдут никогда.Лишь вихря стенанья и темные зданья,лишь ливень струился потоками слез;сошел я с дороги и сел на пороге,и сбросил все то, что с собою принес.Лежат на ладони забывший о звонетот колокол моря да горстка песка —не слышу я снова далекого зова,и берег я тот позабыл на века.В обрывках одежды без всякой надеждыпо улицам темным я тихо бреду —о море горюя, с собой говорю я,а встречные только молчат на ходу.
16. ПОСЛЕДНИЙ КОРАБЛЬ
Фириэль из окна поглядела в три -нехотя ночь отступала.Звонкоголосый глашатай зари,крикнул петух... Светало.Бледный рассвет проступил из мглы,птицы, проснувшись, запели,мутно чернели деревьев стволы,тихо листы шелестели.Фириэль у окна стояла, ждала,покуда не прояснилось —и вот, наконец, рассеялась мгла,роса в траве заискрилась.И дева, тихо ступив за порог,пошла по росному лугу.Никто шагов ее слышать не мог —ни звука на всю округу.И был в алмазах ее подол,когда дева к реке сбежала;встала под ивой, оперлась о ствол,взглядом поток провожала.Шумно нырнул зимородок в тиши,брызги взметнулись искристо,плавно покачивались камышинад зарослями стрелолиста.Огнем горели ее волоса,и вдруг из-за излукиуслышала дева не то голоса,не то музыки нежные звуки.Тихое пенье лилось по реке,будто бы тронули струныили же колокол бил вдалекечисто, звонко и юно.Гордый корабль приплыл; снаряженбыл он, как перед походом;за лебедями безмолвными онплыл по светлеющим водам.Там златовласые, в серых плащахэльфы на веслах сидели;трое в коронах, с арфой в руках,песню протяжную пели.Так и стояли и пели они,веслам гребцов согласно:«Как хороши незакатные дни!Как та страна прекрасна!Долго там не пожухнут листы,пастбища не побуреют,и лепестков не уронят цветы,и нивы не пожелтеют».«Да где вы найдете такую красу,вслед лебедям уплывая?В чертоге ль заветном, что спрятан в лесу,бесследном от края до края?Может быть, лебеди вас за собойуводят на север, где в скалынеистово пенный стучится прибойи чайки кричат одичало?»«Нет, не к скалам и не в леса,но в Серую Гавань, где вскореподнимем в последний раз парусаи уйдем на Запад, за Море.Уйдем налегке мы в далекий поход,в старинные вотчины наши —давно нас Древо Белое ждети Звезда, которой нет краше.Прощай, Средьземелье! Пора нам, пора!Прощайте, смертные пашни!Мы слышим — колокол бьет с утрана дальней эльфийской башне!Солнце тускнеет, не радуя глаз,листву деревья уронят —из вотчин далеких кличут нас,в последнее плаванье гонят».На воду тихо весла легли,не слышно боле напева.«О Фириэль, о Дева Земли!Послушай, прекрасная дева!Последнее место осталось у нас —тебя мы возьмем с собою!Подумай — ибо недолог твой час,и здесь не будет покою!»Сделала дева один только шаг,видя корабль на стремнине;только второго не сделать никак —ноги увязли в глине.Так — не в реке и не на берегустоя, сказала она:«Уйти отсюда я не могу —ибо Землей рождена!»В траве не горели росы огоньки,бесследно рассеялась дрема,когда воротилась дева с рекипод крышу темного дома.Волосы в косу она заплела,в белый лен облачилась,спустилась вниз, и взялась за дела,и до заката трудилась.За годом год года текут,как Семи Рек разливы,солнце светит, облака бегут,шумят камыши и ивы...С тех пор на лоне смертных водтех кораблей не видали,и никого теперь не зоветпесня в дальние дали.
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ БИЛЬБО,
спетая им в Серой Гавани
День окончен, свет погас,ждут в стране далекой нас.До свиданья! Слышу зов.В плаванье корабль готов.Ветер свеж, волна бежит,путь мой к западу лежит.Море серое зовет,колокол далекий бьет.До свиданья! Дали ждут,ветер в спину, парус вздут,тени длинные лежат,тучей горизонт прижат.Солнца тонет голова —там за нею острова,где, катая жемчуга,волны лижут берега.Поведет меня тудаОдинокая звезда.В гавань светлую войдем,где найдем последний дом.До свиданья! Ждет просторвечных пажитей и гор.О корабль, на Запад мчи!Блещут звездные лучи!
ДРАКОН ПРИЛЕТЕЛ
Перевод С. Степанова
ДРАКОН ПРИЛЕТЕЛ
(вариант 1937 г.)
Дракон на вишню сел в саду,что пышно зацветала, —зеленый в белом он лежал,и солнце припекало.Явился он из Синих Гор,где родина драконам,где лунный луч бьет в чистый ключ,сбегающий по склонам.«А вы с утра ходили в сад —мне, Хиггинс, интересно?Ведь там у вас дракон сидит!»«Дракон? Простите, честно?!!!»И мистер Хиггинс взял кишку,что служит для полива, —полил дракона от души,а тот сказал счастливо:«Как хорошо! Прохладно как!Сей ключ подобен чуду!Теперь до сумерек я петьдраконью песню буду!Пускай послушают менясосед ваш и соседка:мисс Биггинс и папаша Блин.Ведь я пою так редко!»Был сразу вызван дядя Джорджс командою пожарной.Дракон расстроился вконецот выходки коварной:«Я вижу, шлемы их горят,под стать старинным латам —так рыцари являлись к намза нашим древним златом».Лишь Джордж на лестницу залез,дракон сказал: «Куда вы?Зачем вся эта суета!Уйдите, вы не правы!Иначе растопчу я сади звонницу разрушу,а после съем — и вас, и вас! —и тем утешу душу».«Открыть брандспойт!» — промолвил Джорджи отскочил налево.Глаза дракона налились,затрясся он от гневаи задымил, забил хвостомот фразы нехорошей —вишневый цвет на землю легчистейшею порошей.Багром дракона тык да тык! —туда, где было больно!Тот взвился ввысь и зарычал:«Терпел я вас довольно!»И город выжег он дотла,и над заливом Бимблагорело зарево три дняот Бумпуса до Тримбла.Костляв был Хиггинс, нежен Блин(оправдывая имя!) —дракон поел, потом сказал:«Ну вот и кончил с ними!»Он дядю Джорджа закопали косточки мисс Биггинси думал, сидя на скале:«Несчастный мистер Хиггинс!»И песнь печальную запел,и море с ним вздыхало,над Бимблом поднимался дым,и пламя полыхало.Дракон глядел печально вдаль,где гор темнели складки,и клял несдержанность своюи местные порядки:«Ну что бы песенку моюим выслушать радушно?Иль храбро голову снести,как древле? — Скушно! Скушно!»На крыльях взмыл он в небеса,горя огнем зеленым,и, словно вихрь, улетелк сородичам-драконам.
ДРАКОН ПРИЛЕТЕЛ
(вариант 1965 г.)
В саду на вишню сел дракон —а вишня зацветала!Лежал зеленый в белом он,и солнце припекало.Он, золотом горя, летел,чтобы в саду разлечься,и жаждал только одного —покушать и развлечься.«В саду вы не были с утра —мне, Хиггинс, интересно?Ведь там у вас сидит дракон!»«Дракон, простите? Честно?!!»Кишку тут мистер Хиггинс взял(известно, для полива!) —дракона от души полил,а тот сказал счастливо:«Прохладно как и хорошо!Я не схвачу простуду!Петь благодарственную песньдо сумерек я буду».Но Хиггинс в двери стал стучатьсоседке и соседу:«Мисс Биггинс! Эй! Папаша Блин!Он съест меня к обеду!»Был сразу вызван дядя Джорджс командою пожарной.Дракон расстроился — не ждалон шутки столь бездарной:«Я вижу, каски их горят,подобно древним латам —так рыцари являлись к намза серебром и златом!»Но Джордж с багром к нему полези подобрался с краю:«В чем дело, сэр?» — Дракон в ответ:«Я просто загораю!Прошу вас, не мешайте мне —иначе все порушу,а после вами закушуи тем утешу душу».«Давай брандспойт!» — промолвил Джорджи отскочил налево.Глаза драконовы зажглись,как уголья, от гнева!Он задымил, хвостом забил —и вишня облетела...Но все ж пожарные своеотлично знали дело!Баграми тыкали в живот,желая сделать больно.Дракон взлетел и зарычал:«Ну, нетушки! Довольно!»По камню город он разнес,и над заливом Бимбластояло зарево три дняот Бумпуса до Тримбла.Костляв был Хиггинс, нежен Блин(оправдывая имя!) —дракон уселся на скалу,сказав: «Я кончил с ними!Теперь в моем желудке Джорджи там же мистер Хиггинс,но почему-то до сих порне вижу я мисс Биггинс!»Печально в сумерках он пел,и море с ним вздыхало,и поднимался дым столбом,и пламя полыхало.И с грустью вдаль глядел дракон,где гор чернели складки,и сравнивал старинных днейи новых дней порядки.«Ну, что бы похвалить мой цвети выслушать радушно?!Иль твердою рукой убить,как древле? — Скушно! Скушно!»Собрался было он лететьза дальних гор громады —но тут мисс Биггинс нож в неговсадила из засады!«Мне очень жаль вас убиватьи, в общем-то, обидно —вы голоса не лишены,хоть не учились, видно.Но безобразник вы большойпо всем моим приметам!»Дракон вздохнул в последний раз:«Спасибо и на этом!»
И вот из просторов бескрайних вод,гонимый пенной волной,в туман, воротившись из дальних стран,корабль пришел домой —в Ирландскую землю, где колоколав Клуан-ферта на башне бьют,где лес темнеет под сводом небеси туманы стеной встают,где Шаннон в Лох-Дерг течет не спеша,где дождя висящая сеть —сюда святой Брендан пришел навсегда,пришел, чтобы здесь умереть.«Отец, ты мне расскажи, наконец,и ничего не таи —о том, что встретил в просторе морском,что узрели глаза твои.Живет ли за морем эльфийский народ,чьи скрыты от нас острова?Семь лет ты искал — так нашел или нетту землю, что вечно жива?»«Много забыл я того, что чудно,но не забыть никогда —поныне стоят пред глазами они:Облако, Древо, Звезда.Целый год мы плыли вперед и вперед,и нам не встречалась земля,нигде мы не видели птиц на воде,ни встречного корабля.Вдруг темное Облако встало — и громраскатами загремел.О нет, не закат то был, не рассвет,но запад побагровел.И прямо под Облаком встала гора —отвесные склоны черны,вершина курилась, и были в тишиудары прибоя слышны;жерло на вершине пылало светло,как пламя небесных лампад:гора, словно столп, подпирающий Храм,корнями сходила во ад.Стояла она, основанье таяво мгле затонувшей земли,куда после смерти ушли навсегдадалекой страны короли.Во мраке угрюмом утихли ветра,и весла ворочали мы —нас мучила жажда, и голод был жгуч,мы больше не пели псалмы.Зато миновали мы Облако то,и открылся берег высок:спокойной волною стучался прибой,катая жемчужный песок.Нам мнилось — неужто здесь будет волнанаши кости катать века?..Найти не могли мы на скалы пути —уж больно стена высока.Вокруг мы пошли и увидели вдругобрывистый фьорд меж скал —по водам свинцовым вошли мы в него,и сумрак нас вновь объял.Гребли мы все дальше в глубь этой земли,ни звука вокруг — тишина,лишь слабые всплески из-под весла —святою казалась она.И мы увидали долину, холмы,чредой уходившие вдаль,горела долина та, вся в серебре,как будто Священный Грааль.И Белое Древо росло посреди —такие, должно быть, в Раю, —в бездонное Небо вздымалось оно,подъемля вершину свою.Тяжелою башней высился ствол,и крона была густа:как лебедя перья, снега белей,ладонь любого листа!Недвижным казался нам, словно во сне,под звездами времени бег.И думали мы, что себе на бедуне уйдем отсюда вовек,что останемся здесь, — и, отверзши уста,тихо начали петь,но сами дивились, что голоса,словно в храме, стали греметь.И листья, как белые птицы, взвились,и дрогнуло Древо тогда —лишь голые ветви остались да ствол,а листья смело без следа.И слово певучее к нам донеслось,какого не знали вовек!Не птицы то пели из горных границ,не ангел и не человек,а род благородный, что в мире живетза дальней гранью морской:но моря холодны и воды темныза Белого Древа землей».«Два чуда ты мне описал. Я хочуо третьем узнать наконец!О, где твой последний рассказ — о Звезде?Зачем ты таишься, отец?»«Звезда? Ее я увидел, когдавстал на развилке путей —лучи на окраине Внешней Ночи,у врат Нескончаемых Дней.С карниза там мир обрывался вниз,и вел на неведомый брегвисящий над бездной невидимый мост,но там не ходил человек».«А мне говорили, ты в некой стране,в последней стране побывал —без лжи мне об этой стране расскажии что ты там повидал!»«Звезду еще в памяти, может, найду,и помню развилку морей —дыхание смерти там бриз колыхал,нет слаще его и нежней...Но коль ты желаешь изведать ту боль,узреть, как растут те цветы,на небе ль каком или в дальней странетогда выйди в плаванье ты.И море подскажет дорогу само,и парус тебя будет мчать —и там ты изведаешь все это сам,а я теперь буду молчать».В Ирландскую землю, где колоколав Клуан-ферта на башне бьют,где лес темнеет под сводом небеси туманы стеной встают,пришли корабли из дальней земли,откуда пути нет назад —сюда святой Брендан пришел навсегда,и здесь его кости лежат.
17
«Имрам» на гэльском языке означает «странствие» (прим. перев.).
БАЛЛАДА ОБ АОТРУ И ИТРУН
Перевод С. Степанова
В земле Бретонской поутрушумят деревья на ветру,в земле Бретонской в скальный брегстучит прибой из века в век.Там холм стоит — веками лордытут жили, доблестны и горды,и неусыпный часовойна башне шаг чеканил свой.Жил в старом замке лорд один,холмов окрестных господин,но жребий лорда выпал темным,как говорит арфист о том нам.Тот лорд ждал тщетно, чтобы звонкосмех первородного ребенкараздался в замке, хоть женабыла красива и стройна;вотще сокровища и злато,вотще владенья и палаты,коль некому оставить меч,когда придется в землю лечь.Терзали ум его сомненья,о смерти видел он виденья,в которых чудилось ему,что зажил враг в его дому,а склеп фамильный без уходакрапивою зарос у входа.И лорд в смутившемся умеот света обратился к тьме.Жила колдунья, что ткалав пещере паутину зла,и тем, что к ней прийти готовы,в ночи она ковала ковы, —смеясь, плела за нитью нить,чтоб слабых ко греху склонить,и страшные варила зелья,чтоб мертвый встал из подземельяи чтоб здоровый и живойнавек утратил разум свой.Была в пещере мгла густая,жила мышей летучих стаяпод притолокой; хохот сови вопли жуткие котовв полночной тишине звучалипод сводом страха и печали.Колдуньи логово черно —за чередой холмов оноупрятано в глухой долине,где человека нет в поминеи где на валуне онасидела день и ночь одна.В земле Бретонской в скальный брегстучит прибой из века в век,и ветра с камнем разговорне молкнет над простором гор.Упало солнце за холмы,день умер на пороге тьмы,белел туман, и тенью мглав долине сумрачной легла;мигали звездные лучи,копытом конь стучал в ночи,лорд спешился вблизи пещеры —черна дыра, и тени серы,закрыло облако луну,когда шагнул он к валуну.Слова его звучали глухо,но их не слушала старуха —глаза ее огня полны,обманны, зорки и темны.Старуха знала наперед,кто к ней за помощью идет,как звать его, что за бедаведет просителя
сюда.Смеясь, колдунья с камня всталаи головою закивала,велела обождать ему,сама же канула во тьму —ушла в пещеру, как в могилу,где темную ковала силу,и лорду вынесла фиал,что и во тьме, как лед, сиял.Дивился глаз тому сиянью,что источал он каждой гранью:искрилось зелье сквозь стекло —оно, казалось, натеклоиз горного ключа туда,и с виду — чистая вода...Лорд стал ее благодарить,хотел старуху одарить,каменья предлагал и злато —но та в ответ: «Нет! Рановато!Еще настанет мой черед —я платы не беру вперед!О зельях всякое болтают:мол, сердце, ум они сжигают;иные скажут сгоряча,что там водица из ключа,но ты не верь сим словесам —и вскоре убедишься сам.Мне твоего не надо злата —заслуженной пусть будет плата!Ты просто знай: настанет срок!День нашей встречи недалек!Тебя сама я отыщу —тогда и долг сполна взыщу!Деньгами или чем другим,тебе безмерно дорогим...»Леса Бретонские темны,пути опасны и длинны,и волн биенье слышно всюду,и всюду есть там место чуду.Темны леса, длинны пути,и чащей нелегко пройти,но наконец усталым окомлорд свет узрел в окне высоком:то замок был его родной.Лорд лег с любимою женой,и сон принес ему усладу:как будто он с детьми по садуидет... А утра свет в окнепогнал уж тени по стене.И пробудился день лучистый,и, голубея далью чистой,в ночи омытое дождем,открылось небо над холмом,и волн стада под небом, снизу,бежали, повинуясь бризу.Проснулся лорд и встретил день;хоть на сердце лежала тень —подавлен бременем тяжелым,казаться он хотел веселыми понуждал себя на смех,хоть в тайне ото вся и всехне мог он сердцу прекословить —но в замке пир велел готовить.«Итрун! — он рек своей жене. —С тобой мы счастливы вполне:единой связаны судьбой,в любви мы прожили с тобойнемало лет — но можем вновьвкусить и радость, и любовь,те, что в день свадьбы мы вкушали —почувствовать себя в начале,вернуть блаженство тех времен,когда под чистый, ясный звонмы шли в одежде подвенечнойсчастливой парою беспечной.Любовь еще жива у нас!Да будет пир! И в добрый час!Веселье в замке грянет пусть!И пусть в сердцах сотрется грусть,и пусть на пире предстоящеммы новую любовь обрящем!А там — как знать, быть может, Богпошлет нам счастье на порогво времени, быть может, скором —то счастье, молим о котороммы оба уж не первый год...Блажен, кто молится и ждет».Вот так сказал он, но улыбкабыла неискренна и зыбка.В Бретонской дальней сторонеключи студены по весне,и птицы весело поюти гнезда на деревьях вьют.Бутоны отворились в мир,веселый в замке грянул пир,вино лилось, и менестрелио радости великой пели,и всяк печали позабыл,как будто день венчанья был.Лорд с чашей встал и, улыбаясь,сказал, к хозяйке обращаясь:«Итрун, твое здоровье пью!За душу чистую твою!За то, чтоб было счастье нашесладчайшим, как вино в сей чаше!»Не видно дна, вино красно,но зелье в нем растворено —из тех, что, не имея цвета,рождаются во тьме, без света.Хозяйка чашу подняла:«Да будет, Аотру, светлатвоя стезя! И мы, как прежде,всецело вверимся надежде!»Помчались дни, с тех пор светлы,и ночи были веселы,и жизнь текла их без печали;сны часто лорда возвращалик виденью, в коем с ним всю ночьв саду играли сын и дочь —и свет лился на них с небес,но был за садом темный лес...Весна и лето миновали,листва и лепестки опали,задули вьюги, выпал снег,лес обнажился и поблек,ревело море, и прибойна берег волны гнал гурьбой,и сквозняки всю ночь, как звери,протяжно выли из-под двери,но люди в замке, у огня,спокойно дожидались дня,когда весна, не зная горя,придет, как судно из-за моря.Как вешняя капель нежна,лилася песня из окнаи таяла в вечерней дреме...«Скажите, что за радость в доме?»«Хозяйке нашей полегчало!Да-да, лиха беда начало!Свершилось в нашем замке чудо —несется детский плач оттуда!Там два младенца! Пусть все трое —и мать, и дети, спят в покое!»«О, если бы сторицей Богответить на молитву моги тем из нас, кто небогати всякому даянью рад!»«Любому может повезти,да вот не каждый лорд в чести!Бог знает, дар кому направить.Идем-ка в дом, чтоб их поздравить!»Не слышно боле в доме стона —но сын и дочь, как два бутона,светло на Божий мир глядели,в просторной лежа колыбели, —и счастьем успокоясь этим,хозяйка пела песню детям.И лорд был счастлив с нею тоже —но мрачным он стоял у ложа.«Свершилось, — он сказал жене, —все то, о чем мечталось мне,и ныне нам с тобой даноузреть, что ждали мы давно!Есть у тебя еще желанья?О, я готов без колебаньяисполнить их и все найти —что ни попросишь принести,хоть из лесу, хоть из-за моря,чтоб жили мы, не зная горя!»«О, Аотру! — молвила она. —Большая радость нам дана,послать которую молилимы, обращаясь к доброй силе!Но почитая и любя,боюсь я отпускать тебя!И все ж одно желанье есть —мне мяса хочется поесть».«Итрун, скажи — любую дичьготов я для тебя настичь,будь то хоть утка в небесахили олень в густых лесах!А жажда мучит? Нет беды!Я принесу тебе водыиз самых дальних родников —я для тебя на все готов!Поверь, Итрун! Мне эти детидороже всех даров на свете!»«О, Аотру! Вчера во снежелание явилось мнеиспить воды хотя б глотоки оленины съесть кусок,но тот родник скрывает тень,и в неземном лесу олень.Проснулась я, но, как назло,желанье это не прошло.Все ж почитая и любя,боюсь я отпускать тебя!»В земле Бретонской поутрушумят деревья на ветру,в земле Бретонской лес густой —там бурелом и сухостой,и никогда там не звучитни лай собак, ни стук копыт,и ни охотник, ни стрелоктам не трубит победно в рог.Взял флягу лорд и взял своев три сажени длиной копье,взял рог и ясеневый лук —и несся дробный перестук,и звезды белого огняиз-под копыт его конялетели. В Бросельяндский лес,держа копье наперевес,лорд въехал в тишине звенящей.Непуганные звери чащиуслышали, как ветерокдонес до них далекий рог.Внезапно в никнущем туманелорд увидал бок белой лани —среди листвы была онатаинственно освещена.Как только он за ней погнался,зловещий смех в лесу раздался,но лорд был слишком увлечен,за ланью устремился они за водой, которой нетв ключах, что добрый пили свет.Пустив коня под сень древес,лорд углубился в темный лес;стучать копыта стали тише;над головой подобьем крышисомкнулись ветви, без прорех —и громче становился смех.Клонилось солнце. Тишинакругом стояла, как стена.И лань исчезла в темной чаще.Мрачны деревья и молчащи,корявы корни, слепы очив лесу глухом в преддверьи ночи.Увидел лорд в пещеру вход —пред ним источник феи бьет,откуда чистая водабежит, сверкая, как слюда.Чтоб остудить погони пыл,водою лорд лицо омыли фею увидал — она,прекрасна ликом и юна,в накидке серебристо-серойсидела пред своей пещерой;была рука ее бела —она манила и звала.Чесала гребнем золотымта фея волосы пред ним —и локоны ее, длинны,при свете ледяном луныспадали: так же из ключасбегают сонмы струй журча.Он голос феи услыхал —как будто эхо среди скалвремен далеких, стародавних,когда никто не жег огня в нихи леса не рубил топорна пышных склонах юных гор.Студен тот голос был и льдист —как будто ветра с моря свист,но сладки были ее речи:«О, Аотру! Я рада встрече!Позволь тебе задать вопрос —что ты в награду мне принес?Ведь ты пришел в мои края,чтоб заплатить, надеюсь я?»«Ты кто? Тебя не знаю я!Зачем пещера мне твоя?Нет, не искал я Корригану!Тут, не иначе, быть обману!»«Меня ты разве не узнал?Иль не мое ты зелье брал?Пришла пора, теперь плати —живым иначе не уйти!Любовью плату я возьму!А ночи сладки здесь тому,кто, позабыв дорогу к дому,вкушает колдовскую дрему!»«О нет! Есть у меня жена —с детьми сейчас лежит онана ложе нашем. Видно, злабыла та лань, что завеламеня сюда помимо воли!И нечего сказать мне боле».Но холодно взглянув на лорда,ему сказала фея твердо:«Забудь жену! Забудь любовь!Сегодня женишься ты вновь —на мне! Иль не уйдешь отсюда —и камнем быть тебе, покудаподле холодного ключа,во тьме, без светлого луча,истаяв, весь не изойдешьи мхом зеленым порастешь».«О, фея темени и хлада,грозить мне попусту не надо!Я возвращусь домой — туда,где радостно журчит вода,животворяща и чистаПресветлым Именем Христа!»«Но только знай, что без меняжив будешь ты всего три дня».«Тебе ли назначать мне срок?Его отмерит только Бог,и знает Он, когда меняприбрать — под старость иль в три дня».В земле Бретонской небесапрозрачны — и темны леса;в земле Бретонской поутрушумят деревья на ветру,но иногда разносит оннад морем колокольный звон.Без троп, во тьме, по буреломуиз лесу лорд стремился к домуи наконец к опушке вышел —и дальний колокол услышал;уже под ним его земля,его угодья и поля —охотник к замку доскакали у ворот без сил упал.«Постель стелите, — молвил он. —Скорей! Меня с ног валит сон.Кровь стынет в жилах, — знать, таятони какой-то страшный яд.Меня неведомая силакругами по лесу водилавсю ночь...» Снесли его на ложе —и тяжкий сон, мученья множа,его объял: по тропам темнымлорд брел один в лесу огромном,и ветер выл издалека,гоня над морем облака;и прямо перед ним плылолицо, смеющееся зло:«Вот наши и сошлись пути —теперь пора! Теперь плати!»И Корригану в дымке серойувидел лорд перед пещерой:сидела у ключа старухаи что-то напевала глухо,и космы сизые, как дым,чесала гребнем костяным;в другой руке ее сиялона дне граненого фиалато зелье, что она емудала, призвав на помощь тьму.Лорд к вечеру очнулся: «Звон...Я слышу звон, — промолвил он. —И пенье слышу при луне...Но говорить о том женея запрещаю! Смерть близка...Не говорите ей пока!Сгубило колдовство меня —и мне осталось жить два дня,но пусть Итрун моя и детисто лет живут на этом свете!»Из темной речи лорда слугине много поняли в испуге,но все же предпочли молчатьи ничего не отвечать.Итрун наутро пробудиласьи сразу к слугам обратилась:«Какое утро! Свет какой!Не приходил ли лорд домойпод вечер? Спать об эту пору!Устал... Наверно, встанет скоро».«Нет, лорда не было пока,но к вечеру навернякамы известим тебя о том,что муж твой воротился в дом.А может, завтра поутрузаявится он ко двору...»На третье утро пробудиласьИтрун — и к слугам обратилась:«Смотрите, утро холодно,а мужа нет уже давно —он не явился ко дворуни к вечеру, ни поутру».«Откуда знать нам?» — Так в испугеХозяйке отвечали слуги.В пеленках белых рядом с нейлежали дети — им семь днейуж было от роду; привсталаИтрун и девушкам сказала:«Вернется скоро муж домой.Наряд несите лучший мой,несите кольца, жемчуга —пусть видит лорд, сколь дорогамне радость встречи и что сноважена его вполне здорова».Она взглянула из окна —прохладно, ветер, тишина:деревья дышат тяжело,и небосвод заволокло,не слышно цокота копыт,и лишь по кровле дождь стучит...И бьет прибой из века в векв земле Бретонской в скальный брег.Темнел вечерний небосклон,когда раздался в церкви звон.Итрун спросила: «О, по ком?По ком звонят, взнося псалом?Что там священники поют?Кого на кладбище несут?»«Какой-то странник, говорят —его нашли у наших вратсовсем больного. Конь был хром.И странника забрали в дом,но умер он и, слава Богу,теперь отправился в дорогу,которую сулил всем Бог —на досках похоронных дрог».И ликом сделавшись темна,меж слуг заметила онарыдавших: «Может, был он строен,красив и почестей достоин?Иль, может быть, настолько злаего судьба в миру была,что плачете? Зачем молчите?Кто этот странник, говорите —чтоб я могла спокойно спатьили в отчаяньи рыдать».Смолчали слуги. И всю ночьИтрун пыталась превозмочьжестокий жар, мечась в постели.С утра — лишь росы заблестелина каждом листике в саду,сказала: «В церковь я пойду.Должна там нынче побывать я.Мне красное несите платье,парчовое, иль голубое,иль все равно теперь какое».«Нет, леди! Надлежащий видпринять обычай нам велит:одежде следует быть черной,душе — смиренной и покорной».И в черном платье от порогапошла Итрун молиться Богу:в руке свеча и долу ликом,брела в смирении великом.Во мгле церковного приделаона покрытый гроб узрела,свечей оплывших скорбный ряди пламя тлеющих лампад —и своего владыки мечи герб узрела в свете свеч.Вотще его богатства ныне —пришел конец его гордыне.Во мгле церковного приделанавек Итрун похолодела —хозяйку подняли с землии тихо в замок отнесли,и уложили на постелипод плач младенцев в колыбели.Жгли свечи в замке, факела,и за молитвой ночь прошла —а утром, словно бы без сил,церковный колокол забил,взмывая в высоту небес;и Бросельяндский темный лесуслышал этот звон протяжный:и там, где бил в долине влажнойисточник с чистою водойперед пещерой вековой,укрытой непролазной чащей,раздался хохот леденящий.И вместе с Аотру под холмомнашла Итрун последний дом.Еще немало долгих летсветил их детям солнца свет,и выросли они, но все жеотец и мать на скорбном ложеоб их судьбе из-под землиуже проведать не могли.В земле Бретонской в скальный брегстучит прибой из века в век,в земле Бретонской поутрушумят деревья на ветру.Повествованье кончил яо лорде — Бог ему судья!И хоть печален сей рассказ,но ведь не всякий день у насвеселье. И с надеждой новойи чистой верою Христовойжить учит Бог, день ото днянас от отчаянья храня,пока Пречистой Девы очинам не рассеют дольней ночи.
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЬОРТНОТА, СЫНА БЬОРТХЕЛЬМА
Перевод М. Каменкович
Смерть Бьортнота
В августе 991 года, в правление Этельреда II, в Эссексе близ Мэлдона произошла битва. На одной стороне сражались защитники Эссекса, на другой — войско викингов, опустошивших Ипсвич. Англов возглавлял Бьортнот, сын Бьортхельма [18] , правитель Эссекса, прославленный среди современников вождь, — властный, не знающий страха, гордый. К тому времени он был уже стар и покрыт сединами, но силы еще не оставили его, и он был по-прежнему доблестен. Его белая голова возвышалась над головами воинов, ибо он был чрезвычайно высок [19] . «Данов» — на сей раз это были, по всей вероятности, в основном норвежцы — возглавлял, согласно одной из версий англосаксонской хроники, некто Анлаф, известный по норвежским сагам и по норвежской истории как Олаф Триггвасон, который позже стал королем Норвегии [20] . Северяне поднялись по устью реки Панты, которая теперь называется Блэкуотер, и стали лагерем на острове Норти. Таким образом, северян отделял от англов один из рукавов Панты. Во время прилива через него можно было переправиться только с помощью моста или дамбы, что при наличии сильной обороны на берегу было крайне трудно [21] . Сильная оборона у англов имелась. Но, по всей видимости, викинги представляли, с какими людьми им предстоит сражаться, поскольку они обратились к англам с просьбой разрешить им беспрепятственную переправу, чтобы сразиться с ними на равных в честном поединке. Бьортнот принял вызов и позволил данам переправиться. Этот гордый и неуместный рыцарский поступок оказался роковым. Бьортнот был убит, англы потерпели сокрушительное поражение; однако ближайшие к властителю воины, его heordwerod (хеордверод, дружина, гридь), в число которых входили рыцари дружины, телохранители (некоторые из них приходились Бьортноту родичами), продолжали сражаться, пока все до единого не полегли рядом со своим повелителем.
18
Переводчик опирался на произношение автора (фонограмма, запись 1975 г., G. Allen & Unwin Publishers). В переводе В. Тихомирова «Битва при Мэлдоне» («Древнеанглийская поэзия». М., 1982) — Бюрхтнот (прим. перев.).
19
По некоторым оценкам, 6 футов и 9 дюймов. Эти оценки основаны на измерении длины и объема его костей, покоящихся в могиле в Эли, произведенном в 1769 г.
20
То, что Олаф Триггвасон сам участвовал в битве при Мэлдоне, в настоящее время подвергается сомнению. Но англичане хорошо знали его имя. Он уже бывал в Британии, и достоверно известно, что в 994 г. он туда вернулся.
21
Согласно мнению Э. Д. Лаборда, которое считается сегодня общепринятым. Дамба или «брод» между Норти и берегом сохранилась до сих пор. (В данном переводе «брод», как и в переводе «Битвы при Мэлдоне» В. Тихомирова. — Прим. перев.)
Сохранился отрывок — довольно большой, в 325 строк — из тогда же написанной поэмы. Конец и начало отсутствуют, отсутствует и название; сейчас поэма широко известна под названием «Битва при Мэлдоне». В ней рассказывается, что в обмен на мир викинги запросили дань с англов; рассказывается о гордом отказе Бьортнота, о вызове на битву, о защите «брода», о коварном предложении викингов, о переправе, а также о последнем сражении Бьортнота, о том, как выпал из его раненой руки меч с позолоченной рукоятью, и о том, как язычники изрубили мертвое тело топорами. Конец сохранившегося фрагмента — точнее, вторая его половина — повествует о последней обороне дружины Бьортнота. Нам открываются имена, деяния и речи многих участвовавших в битве англских воинов.
Герцог Бьортнот был защитником монахов и покровителем церкви — особенно аббатства Эли. После битвы аббат Элийский принял тело павшего и похоронил в своем аббатстве. Голова Бьортнота не была найдена; вместо нее в гроб положили восковой шар.
Согласно позднему и не вполне исторически достоверному документу XII века под названием Liber Eliensis аббат Элийский со своими монахами сам отправился на поле боя за телом. Но в приведенной ниже поэме предполагается, что аббат и его монахи добрались только до Мэлдона, откуда вечером после битвы послали на поле боя, находившееся в некотором удалении, двух подданных Бьортнота. Посланцы взяли с собой: телегу, чтобы привезти в Мэлдон тело Бьортнота. Оставив телегу у брода, по которому переправились накануне викинги, они принялись искать тело. И с той, и с другой стороны пало весьма много воинов. Тортхельм (в просторечии Тотта) — молодой еще человек, сын менестреля; его голова забита старыми песнями о древних героях Севера, таких, как Финн, король фризов, Фрода, король хадобардов, Беовульф, Хенгест и Хорса (согласно английской традиции, Хенгестом и Хорсой звали предводителей английских викингов в дни Вортигерна, которого англы называли Виртгеорн). Тидвальд (сокращенно Тида) — старый кеорл, простой фермер, который повидал на своем веку немало битв и сам сражался в английских отрядах обороны. Ни Тортхельм, ни Тидвальд в самой битве не участвовали. Оставив телегу, они порознь направляются на поиски тела. Наступают сумерки. Ночь предстоит темная — небо затянуто тучами. Наконец Тидвальд снова встречается с Тортхельмом; тот бродит по полю битвы, покрытому телами убитых, и грезит.
