Приключения Турткоза
Шрифт:
Он опять глянул на деда. Тот по-прежнему смотрел на внука, но, казалось, не видел его.
Шер затормошил деда:
— Что вы смеётесь?
— Где стул?
— Сейчас принесу.
— Мне надо сесть, а то коленки уже дрожат.
Шер убежал и тотчас вернулся со стулом. Дедушка сел.
— Теперь скажите, почему смеялись?
Вместо ответа дедушка задал странный вопрос:
— Скажи-ка, Шербек, тебе когда-нибудь приходилось красть черенки деревьев?
Шер опешил. Посмотрел на деда, хлопая глазами. Думал, что ослышался. А тот всё ещё посмеивался, хитро прищурившись.
— Воровать — плохо! —
— Черенок — это веточка. Она идёт на прививку. И я однажды украл такую веточку.
Вот это да! Дедушка — вор! Шер представлял себе воров и грабителей совсем иными: с длинными усами, одноглазыми, с хриплым голосом! А в руках нож, кривой и острый, как сабля. Ну а дедушка, какой он вор? И ходит-то еле-еле. И вообще такой добрый…
— Да, украл, — повторил дедушка. — И большим грехом это не считаю. Хотя, конечно, я согласен с тобой, Шербек, что воровать нельзя. Но так уж вышло, что пришлось пойти на такое.
Дедушка помолчал, опять улыбнулся.
— Эх, молодость! — Он почесал затылок, лихо сдвинув тюбетейку на лоб. — Как, думаешь, дедушка в воры записался? Вот слушай, внучек. Самый большой сад в нашем кишлаке был у Абдулазиза-ходжи. Потом-то этот сад стал колхозным. Ты не видел его? Ну да, не видел. Когда будешь в нашем кишлаке, обязательно сходи посмотри. Это чудесный сад. Как ботанический. Каких там только нет деревьев — и наших, и заморских. Так вот, в самом конце этого сада росли два вишнёвых дерева. Бай-бай-бай, ох, какие крупные ягоды они приносили! Каждая вишенка с грецкий орех, не меньше. А цвет, что твой яхонт, так и горели в зелени листвы.
— И вкусные?
— Вкусные. Но попробовал-то я их потом, когда… Да ты слушай по порядку. Кишлак наш богат садами. Хорошей вишней никого не удивишь. Но эта была чудо: такой у нас никто не видывал. Абдулазиз-ходжа привёз черенки своей вишни из Мекки, куда ездил на поклонение святым. Бывало, сойдутся два садовода-любителя — только и разговоров о вишнях Абдулазиза-ходжи. Кто только не просил у него черенка для прививки — не давал. Коня ему предлагали взамен, верблюда, золота — не давал. Жадюга был страшный. Он не только черенки, но и косточек жалел. Боялся, что заморская вишня распространится по краю и люди перестанут удивляться его вишням. И позабудут, что он в Мекку ездил, ходжой стал. Ужасно был хитрый и жадный.
— Ненавижу жадных, — сказал Шер.
— А кто их любит? — улыбнулся дед. — О жадности Абдулазиза-ходжи целые легенды ходили. Рассказывали, пошёл он однажды в мечеть к вечерней молитве, да по дороге вспомнил. что забыл лампу погасить в михманхане [15] . Повернул Абдулазиз назад и бегом домой. Добежал, а калитку не открывает, стоит на улице и дочку зовёт. Калитку не отворяет, чтобы петли не стирались. Вышла дочка, тоже встала по ту сторону калитки — не открывает её — и спрашивает, в чём дело. «Ты знаешь, сколько стоит фунт масла? — кричит ей отец. — Сейчас же погаси лампу в михманхане!» — «Я давно уже погасила, — отвечает дочь, — зря вы вернулись, батюшка, зря протирали подошвы галош». — «Не беспокойся, дочка, я их в руках нёс», — говорит ходжа.
15
Мих м а нх ан a — гостиная.
—
— Вот таким жадным был Абдулазиз-ходжа, сынок. А ты спрашиваешь, пробовал ли я его вишен. Нет, конечно. Пока сам таких же не вырастил. А как вырастил? Дело было весной. Снег уже сошёл, почки набухли. Самое время прививку делать. Ну погоди, думаю, жадина, ты меня запомнишь. Залез я глубокой ночью через забор к нему в сад. Было ужас как темно, но я хорошо помнил, где растут вишни. Подкрался, нарезал целую вязанку веток да той же ночью обошёл всех знакомых садоводов и раздал черенки. Сам тоже привил у себя в саду к дереву алычи. Прошло несколько лет, и вдруг весь кишлак ест диковинную, заморскую вишню. «Где взяли? Неужто Абдулазиз-ходжа расщедрился?» Только посмеивались: «Сами вырастили. Спасибо одному сметливому малому».
Дед помолчал и, хитро прищурившись, добавил:
— Вот какой грешок значится за твоим дедом, внук. Но думаю, бог простит. Люди-то ведь простили.
— А Абдулазиз?
— О, ходжа чуть не лопнул от злости. Взял и срубил в ярости все свои вишни. Вот как.
— Значит, в том саду, колхозном, теперь нет таких вишен?
— Как нет?! Полно. Но эти деревья уже мы сами сажали. Колхозники.
Собрался Шер пойти во двор. Только подошёл к двери веранды, остановился как вкопанный. К маленькой пичужке, которая пила воду из почти высохшего арыка, подкрадывалась кошка — большая, пятнистая, как тигр, глаза горят. Птичка, ничего не подозревая, спокойно пила воду, а кошка была уже в трёх-четырёх шагах и готовилась к прыжку.
Шер растерялся. Он не знал, что делать, что предпринять. Переводил взгляд с кошки на птицу и машинально спускался по ступенькам вниз. Вот он уже на земле. Сделал два шага в сторону птички. И тут кошка молнией метнулась вперёд. В воздух взвились перья. Птица жалобно чирикнула.
От испуга Шер закрыл глаза. А когда что-то ударилось о его грудь, он закричал:
— A-а! Де-ду-шка!
Со стуком распахнулось окно, показалась голова деда.
— Что случилось? — крикнул он.
Шер начал приходить в себя.
— Это… кошка… птичку!.. — бормотал он и вдруг с удивлением обнаружил, что птица висит на нём, крепко вцепившись когтями в рубашку. — Вот она!
Шер взял её в руки. Она вся дрожала. Не меньше трясло и самого Шера.
— Убирайся вон! Сейчас я тебя! — крикнул он на кошку, которая издали наблюдала за ним.
Кошка в один прыжок перемахнула через забор и была такова. «Что же я раньше не крикнул? — подумал мальчик. — И ничего бы не случилось. Или бы кошка убежала, или птичка улетела бы…»
— Ох и напугал же ты меня! — сказал дедушка с лёгким укором. — Ладно, иди домой.
И отошёл от окна. Шер вошёл в комнату. Дедушка уже лежал в постели.
— Ну что там случилось? — спросил он у внука.
— Да вот кошка чуть птичку не съела.
Шер хотел было добавить, что это он спас птицу, но вовремя прикусил язык. Вспомнил, что в минуту опасности растерялся, не догадался даже крикнуть. Папа всегда говорил ему: «Кто хочет вырасти смелым и честным, тот никогда не лжёт». А разве Шер не мечтает вырасти смелым и честным? И он рассказал деду всё, как было.