Приключения в приличном обществе
Шрифт:
– Почему бы и нет?
– И еще: до того, как вы заняли тело этой гадкой женщины...
– ... прекрасной девушки, уверяю вас.
– ... оно было пусто?
– Думаю, да. Я там, во всяком случае, никого не обнаружил. Зато, вернувшись в свое, нашел там начатки новой личности!
– Однако существование этого пустого, то есть неодушевленного разумом, но вполне жизнеспособного тела должно же иметь свое объяснение?
– Не знаю, - сказал я.
– Уверяют нас оптимисты, да и вы намекнули только что, что душа жива после того, как тело обратится во прах. Может, это еще неизвестный клинический случай,
– Что-то вы всё с ног на голову...
– недовольно заметил философ.
– В таком случае, я вообще отказываюсь вас понимать.
– В литературе и более невозможные случаи описаны, - аргументировал я.
– У Апулея, например, 'Золотой осел'. Или некий господин, не помню фамилии, чей разум переместился в жука? Да мало ли?
– Там, очевидно, причиной какой-то волшебный напиток был. А я уж давно не верю волшбе.
– Я думаю, в моем случае моя чрезмерная склонность к сочувствию всему виной. Расчувствовался, расслабился, знаете. Это с одной стороны. С другой - гениальная эмпатическая интуиция этой женщины, благодаря которой она и сумела прибрать меня к рукам. Знаете, я бы и сам разобрался с этим, да не достаточно, боюсь, умудрен, - подсластил ему я.
– Далеко не настолько, как вы.
Это его не то чтобы подстегнуло, но заставило еще на некоторое время задержаться на этой теме. А то он уже было начал охладевать, видя во мне враля.
– Да, запутано всё, - сказал он, подогретый моей грубой лестью.
– В некотором смысле все мы повязаны, ты - это я, я - это ты, он, - ученый указал на ближайшего к нему сподвижника, - и я, и ты. Все мы осколки единого целого, когда-то бывшего, или которому быть предстоит. Но ваша проблема... Чтоб при полном отождествлении с объектом исчез сам субъект? Нет, сколько живу, а на моей памяти таких нелепых случаев не было.
– А вы? Ваше пожизненное как объяснить? Новая жизнь...
– То, что произошло со мной, вам, голубчик, лучше не знать, - увернулся от прямого ответа мыслитель.
– Можете отнестись к моему случаю метафорически. Да, было. Да, сидел. Но теперь с прежней жизнью покончено.
Нельзя описать то разочарование, которое охватило меня, услышавшего столь заурядное толкование. А я-то его незаурядным, нетипичным считал.
– А как же Сердюк?
– как за последнюю надежду ухватился я, забыв о вспыльчивости упомянутого.
– Что еще за Сердюк?
– мягко, без гнева, но и без особого любопытства переспросил Сидоров.
– Тот самый. Тот, кто кроме вас в вашем теле кроется.
При упоминании Сердюка юноши вновь потупились, а Маргулис, отчаянно гримасничая, делал мне предостерегающие знаки.
– Вы, видимо, водопроводчика имеете в виду, - предположил Сидоров.
– Да, действительно, он некоторое время посещал мои семинары. Но я отчислил его за ничтожество. Поскольку таким паскудам места среди нас нет. Да и фамилия его Баранов была.
Похоже, подумал я, этот заурядный Сидоров о присутствии в нем Сердюка, равно как и исторических личностей, попросту не догадывается. И я с горечью должен был признать, что Casus Serdjuk - Sidorov - не мой случай.
– Так как вы сказали? Сердюк?
– вдруг переспросил учитель, когда я уже было решил, что тема закрыта.
– Что-то чрезвычайно знакомое. Так... Это не вы ли давеча со мной об эмпатии?
И
Их имен, к сожалению, я вам привести не могу. Простыня в этом месте оказалась подпорчена и имена их размыты - слезами! о судьбах мира часто я плакал тогда - но сохранились их даты рождений, согласно которым - для гороскопа - один был Овен, а другой - Телец.
Разговаривали они вполголоса, но так, что я слышал, и насколько я помню, первая схваченная мной реплика принадлежала Тельцу.
– Но ведь разум нам говорит: есть только здесь и нет никакого там.
– Согласен, - сказал Овен.
– Когда я здесь, там меня действительно нет. Но ведь не будете же вы отрицать, что пространство за забором, даже если вас там нет, каким-то образом все-таки существует. Да и в вашем сознании оно присутствует а приори, хотя возможно, вы там и не были никогда.
– В моем сознании и преисподняя существует, - возразил Телец.
– Но верить в ее реальное существование я не обязан.
– В преисподнюю и я не верю, - сказал Овен.
– Но относительно внешнего мира есть же неопровержимые доказательства. Положим, то, что снаружи наша стена напоминает кремлевскую - чушь. Но ведь ходоки, пилигримы, паломники, самовольщики, наконец, ходят туда-сюда, свидетельствуют. Даже пиво приносят, которое, как вы знаете, не производят у нас. Значит, не только внешний мир существует со всеми присущими ему атрибутами - пиво, бордели - но и надежная между нашими мирами связь. Канал. А помните Волопасова из 23-го нумера, что умер на наших глазах? Куда он, по-вашему, отправился?
– В преисподнюю, - мрачно сказал Телец.
– Которую вы за отсутствием свидетельствующих о ней источников напрасно отвергли.
– А Данте - чем не свидетель? Да еще красноречивый какой.
– Данте в наше время никто не принимает всерьез.
– А что время?
– меланхолически сказал Телец.
– Как определить время иначе, чем краткое мгновение между прошлым и будущим, стремящееся к нулю. Следовательно, и времени тоже не существует.
– То, что вы сказали, есть парадокс. И как всякий парадокс держится на подмене понятий. Или передергивании карты в вашем случае. Так же и пространство, бесконечно сужая, можно свести к нулю. Если вас нет в некий момент времени в данной точке пространства, в которой, например, нахожусь я, то это не значит, что ни времени, ни пространства нет. Так вы и меня, пожалуй, станете отрицать.
– Почему бы и нет?
– хладнокровно предположил Телец.
– Если я не могу одномоментно быть в разных местах, тем паче в разных телах, или иначе: быть вами, оставаясь собой, да хоть бы и вы попробуйте предположить обратное...
– Очень мне нужно колонизировать ваш убогий мирок. Ваше сырое серое вещество, зыбкое, словно студень. Вот как сейчас двину, так вы у меня живо раздвинете границы пространства, отлетевши к дальней стене. И даже возможно, что время и пространство на какой-то момент действительно померкнут для вас.