Приключения в шхерах
Шрифт:
С внутренней стороны ящика перед смотровым глазком было прикреплено увеличительное стекло. Когда боцман поворачивал рукоятку, перед глазком появлялась картинка. На самом деле она была не больше обыкновенной цветной открытки, но через увеличительное стекло казалась очень большой. Одна картинка сменялась другой, и когда Гронберг быстро крутил рукоятку, то картинки, казалось, оживали: вот Норденшельд машет рукой, отдает честь, на мачту поднимается шведский флаг, «Вега» выходит из Гетеборгской гавани, а люди на берегу машут вслед шляпами, носовыми платками и зонтиками.
— Вдоль побережья Норвегии мы поднялись до города Тромсе, — рассказывал боцман, крутя рукоятку и показывая все новые картинки в своем удивительном ящике. — Там мы взяли на борт все необходимое для кругосветного плавания —
Итак, мы плыли все дальше на восток. Каждый божий день мы открывали новые острова и земли. Норденшельд давал им имена и рисовал карты, нанося на них очертания берегов, мимо которых мы плыли.
Утром девятнадцатого августа 1878 года Норденшельд отдал приказ бросить якорь. Мы находились в маленькой бухте, в которую вдавались узкие языки кос. Со всех сторон нас окружали покрытые снегом горные кряжи. Это было одно из самых удивительных мест на земле — мыс Челюскин. Вот он изображен на передней стенке ящика. Если вы раньше ничего об этом не слыхали, то знайте, что мыс Челюскин — это самая северная оконечность Азиатского материка, самое дикое и пустынное место на всем земном шаре. Нас встретил только большой белый медведь, который стоял на большом камне и с интересом смотрел, как мы поднимали флаг и салютовали пушечными залпами.
Потом мы спустили на воду шлюпки, подгребли к берегу, высадились и соорудили пирамиду из камней высотой в человеческий рост. Норденшельд положил внутрь рапорт о плавании «Веги». Потом он повернулся к нам и сказал:
«Друзья, мы достигли великой цели, к которой в течение столетий безуспешно стремились люди! Нам, шведам, удалось впервые в истории провести судно к мысу Челюскин — самой северной оконечности Старого Света!»
Вот так штука! Тут мы все начали кашлять и сморкаться, и, наверное, не только у меня стоял комок в горле. Потому что, когда мы наконец крикнули «Ура!», получилось довольно-таки невнятно. А Норденшельд! Что это был за парень! После своей речи он начал со всеми обниматься, да так, что даже у самых матерых морских волков все ребрышки захрустели.
Потом мы вернулись к себе на борт, подняли якорь и пошли дальше. Между тем льды становились все плотнее, а густые туманы очень затрудняли наблюдения. Мы продвигались вперед совсем медленно. Но нужды мы ни в чем не терпели. Свежего мяса было хоть отбавляй. Кругом кишмя кишело разной морской птицы. В море появилось множество моржей и тюленей. Были и белые медведи. А захотелось тебе рыбки — пожалуйста! Только опусти трал.
На больших глубинах в этих местах водились сотни пород рыб, которых до сих пор не видел человеческий глаз. Но Норденшельд не хотел рисковать и долго задерживаться из-за научных наблюдений. Был уже конец августа, и нам надо было добраться до Берингова пролива, прежде чем море совсем замерзнет.
Но туманы все сгущались. Иногда мы вынуждены были сутками стоять на якоре. Таких туманов, как в Северном Ледовитом океане, я больше нигде не видел. Густые, как коровье молоко. Попробуйте разглядеть что-нибудь через молоко! Компас тоже не мог помочь — ведь мы плыли по неизведанным местам! Кто знал, где здесь кончается открытое море. Но иногда туманы
Значит, это было девятое сентября. Но оказалось, что радоваться было рано. Потому что ночью нашу «Вегу» опять начали затирать льды. Мы все-таки пробились. Через двое суток «Вега» опять попала в плен ко льдам и простояла целую неделю. Потом льды вдруг подвинулись, раскололись — и образовался узкий чистый проход. Наконец-то! Путь к Берингову проливу был открыт! Еще один день — и мы доберемся до свободной воды. Ну, а все остальное — это уж для такого человека, как Норденшельд, детские игрушки!
Хоть мы и торопились, нам приходилось продвигаться очень медленно и осторожно. Иначе мы рисковали сломать в этом узком проходе винт об лед. Тогда уж на кругосветном плавании ставь точку. Норденшельд славился и смелостью и осторожностью. Он был очень отважный человек, но всегда знал, где надо быть осторожным. О, это был старый полярный волк! Для такого плавания лучшего человека тогда и не могло быть. Разве что норвежец Нансен…
И опять мы обрадовались слишком рано. Скоро нас снова затерло. Теперь уж ничего не оставалось, как пришвартоваться к какой-нибудь большой льдине. Мы так и сделали. Льдина была длиной метров сорок, а высотой шесть метров. Раза в три больше этого дома. Всякий понимает, что там все другое — не то что здешняя мелочь!
Ну а потом мы и оглянуться не успели, как все вокруг замерзло. «Вега» оказалась зажатой во льду, как в тисках. Не выбраться! Нам стало ясно, что придется зимовать в этих негостеприимных местах.
Потом пришли морозы. И полярная ночь. Да разве опишешь это людям, которые всю свою жизнь прожили на юге, чуть ли не у самого экватора! Одно могу сказать: как только вспомню те дни — до сих пор дрожь пробирает.
И вот в самый разгар той страшной зимы случилось одно происшествие, которое сначала чуть не стоило мне жизни, а потом навлекло на меня величайший позор. А случилось вот что. Норденшельд как-то намекнул, что ему очень хотелось бы двух белых медвежат и что в долгу уж он не останется. Мы с товарищем поняли его с полуслова. Составили целый план и решили во что бы то ни стало добыть медвежат живьем. Вообще-то белые медведи на редкость любопытны, даже навязчивы. Но своих детенышей они очень оберегают.
Скоро мы заметили, что медведи подходят к нам особенно близко в то время, когда кок возится в камбузе. Их привлекал запах съестного. Мы и решили сыграть на их любопытстве. Мы придумали вот что: время от времени мы поджигали на льду невдалеке от парохода кусочек тюленьего жира. Для белого медведя запах тюленьего жира самый вкусный запах на свете. И вот в один прекрасный день к нам пришлепала большая медведица с двумя маленькими медвежатами в кильватере. Медвежата были такие маленькие, что с трудом косолапили за матерью. Когда медведица подошла поближе, она спрятала медвежат за льдиной, а сама, принюхиваясь, пошла прямо на запах. Мы на это и рассчитывали. Мой товарищ стал пробираться в обход к льдине, за которой сидели медвежата. Я должен был в это время отвлекать внимание медведицы и подкармливать ее кусочками тюленьего жира. Все шло как пописанному. Метрах в тридцати от костра медведица уселась на задние лапы — ну в точности медведь в цирке! — и стала размахивать огромными передними лапами, а сама жадно вдыхала вкусный запах. Когда она начинала вертеть головой и беспокоиться, я бросал ей кусочек жира. Это было все равно что бросать жир в бездонную бочку! Она захлопывала челюсти — и куска как не бывало.