Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III
Шрифт:
– Благодарствую на добром слове, князь, а только не один я там был. Все вместе мы стояли и все вместе победили.
– Знаю что скромен ты, князь мекленбургский, не как иные иноземцы только и знающие как похваляться перед другими храбростью своей и хитростями военными. Однако, ведомо нам и то что ты из пушек сам стрелял весьма преискусно и с мечом бился на валах и иные хитрости придумывал, отчего многие вражеские воинские люди живота лишились. Но теперь скажи нам, как полагаешь, что гетман будет дальше делать.
– Ходкевич военачальник опытный, - задумчиво протянул я, - и больше в одну точку ломиться не будет. Полагаю, он атакует с другой стороны, а вот с какой ему атаковать способнее, то вам лучше знать, все же это ваша земля.
– Вот и я так думаю, - согласился Пожарский, - потому завтра мы все биться будем в Замоскворечье. Там гетман прорваться
– Ой ли, там князь Трубецкой с казаками стоит, вряд ли туда Ходкевич пойдет. Не больно то ему хочется меж двух огней оказаться!
– возразил грузный бородатый боярин, подметающий пол рукавами ферязи.
– Не знаю, что там Трубецкой делает, а я пока ни одного его казака на поле боя не видел.
– Возразил ему Пожарский.
Я, пока военачальники препирались, отошел назад к скромно стоящему в сторонке Минину и наклонившись к уху прошептал.
– Ко мне Ходкевич человека присылал, сулил, если я его пропущу в Москву, десять тысяч злотых. Я его послал, конечно, а только не предложит ли он кому еще эти деньги? Беда может быть.
Кузьма встревожено взглянул на меня и покивал в знак того что, дескать, понял, а я снова наклонившись спросил:
– А что с тем делом, о котором мы дорогой говорили?
– Сделано все князь, как договаривались, а только я в толк не возьму, как ты такое хитрое дело провести сможешь?
– То моя забота.
"Хитрое дело", о котором мы говорили с Мининым, пришло мне в голову еще во время похода на Москву. Наткнувшись во время одной из дневок на густые заросли сильно пахучей травы, я неожиданно вспомнил ее название. Бабушка моя называла его "дурманом" и было оно по ее словам очень сильно ядовито. Мысль, возникшая в связи с этим обстоятельством, была проста как три копейки. Заготовить возможно большее количество отравы и использовать его для приготовления пищи которую подкинуть осажденным в кремле полякам. Проделать это без помощи главного "поильца и кормильца" земского старосты Кузьмы Минина было решительно невозможно, поэтому я первым делом отправился к нему. Поначалу Минин отнесся к этой идее без энтузиазма, сама мысль о том чтобы испортить еду показалась простому русскому мужику кощунственной, однако я сумел его убедить. Когда мы взялись за практическое выполнение задачи, как обычно, всплыло множество подводных камней. Во первых цветение у растений только начиналось, а самым ядовитым в нем являлись семена созревания которых надо было еще дождаться. Во вторых для сбора нужен был определенный навык, не говоря уж о сохранении тайны, и кому попало, его было не поручить. И в третьих было неясно, какой именно продукт можно лучше и незаметнее отравить. Все эти вопросы были так или иначе решены хитроумным старостой и среди прочего в составе нашего обоза был неприметный возок груженый мешками сухарей. Теперь надо было как-то доставить сюрприз осажденным. Самым простым было подставить возок врагам во время вылазки. Продовольствие для них на вес золота, так что пусть тащат. Увы, после прихода ополчения и достопамятной схватки, когда я познакомился с "тушинскими казаками" Трубецкого, поляки сидели в кремле безвылазно экономя силы. Днем когда Ходкевич рвался к арбатским воротам, Струсь предпринял отчаянную попытку ударить ополченцам в тыл, но не преуспел. Несмотря на бившую с кремлевских стен артиллерию, войскам наших противников не суждено было соединиться. Напротив, специально выделенные на такой случай сотни дворянской конницы перехватили жолнежей Струся и многих порубили. Во всяком случае, обратно в кремль прорвался едва ли каждый десятый из принявших участие в вылазке. Во время всей этой неразберихи Минин просто забыл о нашем с ним тайном оружии, а ваш покорный слуга в это время находился на валу острожка, где размахивал на страх врагам длинной железякой.
Военный совет в шатре у Пожарского закончился довольно поздно, и я изрядно на махавшись за день всем, что попало в руки от пушечного банника, до трофейного "бастарда" к концу дня просто чудовищно устал. Решив не возвращаться к своим я остановился в обозе у Минина и с трудом добравшись до возка с сюрпризом завалился спать под ним на расстеленную на голой земле попону. Увы, выспаться мне было не суждено, через пару часов после того как я заснул вокруг поднялся ужасный шум. Не слишком хорошо понимая что происходит вокруг с шпагой в одной руке и пистолетом в другой, я напряженно всматривался в окружающую темноту. В таком состоянии на меня и наткнулся хмурый Минин.
– Что случилось Кузьма?
– Измена князь! Гришка Орлов собачий сын пропустил в
– И много гайдуков прорвалось?
– Да кто же их считал аспидов!
– А возов много с собой провели?
– Возов не было.
– Ну и хрен с ними если без возов, с собой припасу они не пронесли и от того что кремль прорвались там только ртов больше станет. Хотя знаешь что Кузьма? Вели запрягать возок, другого такого случая может и не представится.
– Ух ты, а кто же отведет возок к ляхам?
– А я и отведу, одежда на мне немецкая никто и не поймет в чем дело. А ты возьми верховых с десяток до проведи к воротам кремлевским, а там сделаете вид что гонитесь да стреляйте почаще. А я у самых ворот вожжи уроню и упаду вроде как попали в меня.
– Опасно князь, лучше холопа какого переодеть.
– Некогда Кузьма, да и на холопе мой камзол будет как на корове седло. Еще догадаются чего доброго, тогда вся затея насмарку. Не бойся, господь не выдаст, свинья не съест!
Ночное небо уже начинало светлеть, когда в ворота входили последние из прорвавшихся на помощь польскому гарнизону гайдуки. Ликованье охватило измученных долгой осадой и непрерывными лишениями людей наблюдавших с кремлевских стен как подходит к ним долгожданная подмога. Защитники надвратной башни уже готовы были закрыть ворота, когда стоящие на стенах защитники увидели совершенно дикую картину. К воротам полным ходом мчалась запряженная парой коней повозка которой правил высокий и худой человек в немецкой одежде. За ним попятам гнались несколько десятков всадников явно собиравшихся перехватить возок, прежде чем он попадет к воротам. Правивший возком немец усердно нахлестывал лошадей и казалось вот вот оторвется от преследователей, но не доехав совсем немного пошатнулся и медленно повалился набок бросив поводья. Тяжелый вздох пролетел над столпившимися на стенах шляхтичами и гайдуками с жолнежами когда все услышали голос незаметно подошедшего полковника Струся.
– Что вы смотрите? Все на вылазку! Если в этом возке хлеб, то он для нас более важен чем вся пришедшая сегодня подмога!
Подчиненные его услышав волшебное слово хлеб, кинулись как коршуны вниз и бросились из ворот отбивать у московитов вожделенную повозку, а в след им гремел голос половника:
– И непременно спасите рыцаря прорвавшегося к нам с драгоценным грузом, а если не удастся, то отнюдь не бросайте его тело на поругание схизматикам!
Наша с Мининым затея вполне удалась, причем настолько, что я начинал уже опасаться за целостность своей шкурки. Не знавшие ничего о нашем коварном замысле ополченцы до крайности разозленные прорывом гайдуков увидев мою одинокую повозку все как один вскочили на коней и погнались за мной. Так что нахлестывал бедных коней не только для того чтобы прорыв выглядел натуральнее. Наконец показались ворота, пора было покидать свое средство передвижения, поскольку попадать внутрь ни малейшего желания у меня не было. А вдруг слухи о людоедстве в польском гарнизоне не преувеличение? Над моей головой уже несколько раз проносились пули и стрелы выпущенные ополченцами, того и гляди возьмут прицел точнее. Так что при наезде на очередной ухаб я бросаю вожжи и, попытавшись сгруппироваться, валюсь с козел набок. Ох, ты же, блин, что же так больно то? Впрочем, надеюсь все не так плохо и ничего жизненно важного я себе не повредил. Лежа в канаве, я наблюдаю, как поляки выбегают из ворот и стреляют из ружей по приближающимся ополченцам. Потом хватают лошадей под узцы и тянут в сторону ворот. Аллилуйя! Они захватили наживку и очень, надеюсь, скоро ей облопаются, а это что такое? Четверо из них усиленно обыскивают прилежащие ямы и канавы и скоро натыкаются на мою притворяющуюся мертвой тушку. Подхватив бездыханное (ну, почти) тело за руки и ноги и они волокут меня вслед за возком. Ребята у вас, что там реально такая проблема с продуктами? Не-хо-чу! Моя голова потерявшая шлем тем временем бьется о дорогу, и я на какое-то время отключаюсь.
Сознание вернулось ко мне, оттого что на мой многострадальный лоб кто-то положил мокрую тряпку. Открыв глаза, я наблюдаю над собой склонившееся давно небритое лицо, слава богу, незнакомое.
– Где я?
– спрашиваю почему-то на латыни.
– Вы у друзей, - также на языке Горация отвечает мне монах.
Блин, точно монах, на ухаживающем за мной человеке сутана, а на макушке тоже давно не бритая, но определенно имеющаяся тонзура. Странно умом я не понял его сана, а речевой аппарат самостоятельно перешел на наиболее подходящий вариант.