Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III
Шрифт:
– Грех тебе такое говорить, надежа, - делая обиженное лицо, отвечает мне сотник, - да и за тобой, не в обиду будь сказано, я что-то особого воздержания не упомню.
– Так, то когда было, - возражаю я ему, - вот как вы с Аникитой меня покинули, так я с тех пор ровно инок в обители живу. Не грешу, молюсь помногу и дев невинности отнюдь не лишаю, а вовсе даже, наоборот, о чем разные беспутные люди трепятся направо и налево, испытывая терпение мое ангельское.
– Герцог-батюшка, опять ты на меня напраслину возводишь, я ежели где о тебе чего и сказывал, так только с похвалою великой, дабы о тебе
– Да ладно! А какая вражина девице Вельяминовой наклепала на меня, что я в немецких землях ни одной юбки не пропустил, скажешь не ты?
– Вот тебе истинный крест, герцог-батюшка не вел я с молодой боярышней таковых разговоров!
– С ней может и не вел, а кому-то врал про сие, а она и подслушала ненароком.
– Поклеп, батюшка, как есть поклеп!
– Ну, поклеп, так поклеп, а язык все же попридержи, добром прошу! Слушай Анисим, а у тебя вроде как жена была, нашел ли?
– Перевел я разговор на другую тему.
– Была, как не быть.
– Тяжело вздохнул стрелец, - и жена была и дочка. Сгинули все, пока я на чужбине был. От терема и то одно пепелище осталось.
– Беда, - протянул я, - однако господь не без милости, может еще и сыщутся. А если и впрямь сгинули, то ты еще не стар, будет у тебя и семья и дети.
– Дай-то бог, - вздыхает опять Анисим, но тут же оживляется, - а как ты батюшка на такое великое расстояние, так метко стреляешь?
– Говорю же тебе, оглашенный, воздержание, пост и молитва!
– Тьфу ты, прости меня господи!
– И главное никакого богохульства!
Наши противники не дали нам долгого перерыва. Не успели мы перевести дух как против нас снова стала строится венгерская пехота. Мы тем временем убирали трупы павших товарищей и перевязывали раны, да пытались наскоро заделать многочисленные повреждения. Выглянув за стены острожка, я обнаружил, что ров почти завален трупами атакующих и перестал быть серьезным препятствием. Во всяком случае, колья почти не торчали. Однако сделать было ничего нельзя, а к нам снова приближались стройные ряды вражеских пехотинцев. Если бы у Ходкевича была артиллерия нам пришлось бы совсем худо, но по счастью пушек у него не было, и два наших орудия, несмотря на все их несовершенство давали нам изрядное преимущество. Пока вражеские мушкетеры вели обстрел, мы дали по ним несколько залпов сильно расстроив их ряды. Потом в атаку снова двинулись пикинеры. Как ни губителен был для них огонь стрельцов, они упорно продвигались вперед и скоро были под нашими стенами. Стрельцам и посохе пришлось опять взяться за бердыши и пики, но на этот раз неприятелю не удалось взойти на вал. Пока венгры шли в атаку, я еще несколько раз стрелял из своей винтовки. Конечно, одним единственным нарезным стволом битвы не выиграть, однако солдаты сами по себе не воюют, их должны вести в бой офицеры, а их количество я и стремился максимально сократить. Может поэтому, может еще по какой причине, но атака венгров снова захлебнулась и они, потеряв от картечи, выпущенной в упор немало людей откатились назад. На этот раз врагу не удалось даже на короткое время ворваться на стены и мое участие в отражении их атаки свелось к стрельбе.
Едва вражеская пехота отошла, у стен заиграл рожок. Звук этот показался настолько неуместным
– Я хочу видеть иноземного офицера!
– закричал парламентер на языке еще не родившегося Гете.
– Мой друг, с чего вы взяли, что тут есть иноземный офицер?
– отвечал я ему из-за частокола.
– О, это нетрудно понять, глядя как грамотно устроено это укрепление и как стойко оно обороняется. Эти дикари московиты никогда бы не смогли соорудить ничего подобного.
– Что вам угодно?
– сухо отвечал я, поскольку слова его, меня разозлили.
– Пан гетман, предлагает вам почетную капитуляцию! Если вы сдадите нам это укрепление, то он обещает вам на выбор прием на службу или свободный проход куда пожелаете. Кроме того, вам в любом случае гарантирована награда в пять тысяч злотых.
– Передайте ясновельможному пану гетману мою благодарность за щедрое предложение, однако сумма, которую он мне предлагает, попросту смехотворна! И если он не проявит настоящую щедрость, то боюсь, мы не договоримся.
– Пять тысяч это совсем немаленькие деньги, - возразил мне парламентер.
– Только не для меня!
– отвечал я ему, - я на шлюх трачу больше!
– Как ваше имя, господин офицер?
– спросил меня озадаченный поляк.
– Барон Мюнхгаузен! Карл Фридрих Иероним к вашим услугам! А вас как зовут любезнейший?
– Матей Шепетовский, шляхтич герба Увага.
– Очень приятно, пан Шепетовский, передайте пану гетману мое глубочайшее почтение.
Парламентер ускакал, и мы вернулись к своим занятиям. Защитники острожка пока шли переговоры напряженно к ним прислушивались, не поняв, разумеется, ни слова. Первым не выдержал Анисим.
– Герцог батюшка, а что лях у тебя спрашивал?
– Да заблудился, болезный, спрашивал где тут дорога на Кострому.
– А ты ему что же?
– Да я отвечаю, дескать, я сам не местный и не то что дорогу не знаю, а и о самой Костроме слыхом не слыхивал.
– Эва как, - озадачено протянул сотник.
Парламентер про отсутствовав около получаса, вернулся и под нашими стенами снова раздался противный звук рожка.
– Господин барон, - закричал он, - господин гетман согласен увеличить ваше вознаграждение до десяти тысяч злотых!
– О, это замечательно!
– отвечал я ему, - передайте пану гетману, что я весьма впечатлен его щедростью! Однако есть еще кое-какие детали, которые мне хотелось бы обсудить.
– Какие, господин барон?
– Видите ли, мой друг, хотя в ополчении платят не так много денег, тут очень хорошо снабжают овсом и сеном. Представляете мне дают и того и другого по десяти пудов в неделю на каждую лошадь, а у меня их три. Не будете ли вы столь любезны узнать у пана гетмана, сколько мне будут давать овса и сена на каждую лошадь?
– Вы хотите узнать, сколько будут вам давать корма для ваших лошадей?
– потрясенно переспросил меня Шепетовский.
– Конечно мой друг, должен же я обсудить все условия, чтобы потом не возникало никаких разногласий.