Приключения Вернера Хольта. Возвращение

Нолль Дитер

Разговор за столом не клеился, говорил один Мюллер, рассказывал, как у Блома идет постройка ветки. Хольт машинально подносил ложку ко рту. Потом сидел молча, сутулясь. Куда больше, чем Шнайдерайта, он обидел Гундель. Но ведь он не хотел этого.

Он вскоре ушел в свою мансарду и повалился на кровать.

Лаборатории, мастерские, бухгалтерию и строительный отдел Блома временно разместили в бараках. Здесь, в самом сердце завода, в маленькой комнатушке с полдюжиной телефонов на письменном столе и пришпиленным к стенке планом заводской территории, в этой штаб-квартире, где Мюллер проводил

большую часть рабочего времени, Мюллер и Шнайдерайт сидели друг против друга за шахматной доской. Шнайдерайту достались белые. Они расставляли фигуры.

— Давеча у тебя что-то произошло с Вернером Хольтом? — неожиданно спросил Мюллер.

Шнайдерайт покачал головой, но затем добавил:

— Хольт нахамил Гундель. И без всякого повода.

— Без всякого повода? — повторил Мюллер. Он с педантичной аккуратностью поправлял фигуры на доске. — Что ты думаешь о Вернере Хольте?

Шнайдерайт долго сидел неподвижно, подперев кулаками подбородок. Хольт обидел Гундель, а кто обидит Гундель, тот будет иметь дело с ним, Шнайдерайтом! Гундель нужен человек, который защищал бы ее и при случае мог дать по рукам таким субъектам, как Хольт! Шнайдерайт прищурился. Что означал этот дурацкий намек? Пусть Хольт поостережется.

— Не хочу я иметь с ним никакого дела, — сказал Шнайдерайт.

Мюллер кивнул.

— Ну что ж, сразимся, — сказал он. — Белые начинают и выигрывают.

Шнайдерайт пошел с королевской пешки, выдвинул ее на два поля. Мюллер сделал такой же ход. У Шнайдерайта был составлен далеко идущий коварный план наступления: атаковать должен был выдвинутый вперед, ну вот хоть на край поля, ферзевый конь; едва черная королева сойдет с места, конь ворвется противнику в ферзевый фланг и, объявив шах и одновременно угрожая ладье, возьмет ее, посеяв страх и смятение в неприятельских рядах. Мюллер явно не предвидел такого стремительного натиска, потому что не обратил никакого внимания на угрозу, нависшую над его ферзевым флангом, и пошел с королевского коня. Шнайдерайт придвинулся к письменному столу. Нетерпеливо оглядел мозаику клеток. Его никак не устраивало, что пешка его в центре поля стоит теперь незащищенная под ударом черного коня. С какой радости ему даром отдавать Мюллеру пешку? И только ради этого он, недолго думая, выдвинул на одно поле в ее защиту пешку, стоявшую перед королевским слоном, тем самым отдав должное общеизвестному правилу, гласящему: атакуя, не забывай о безопасности собственного тыла.

Мюллер только покачал головой и взял конем защищенную белую королевскую пешку. Шнайдерайт не остался в долгу и снял с доски коня за пешку. Тут он в свою очередь, глядя на Мюллера, укоризненно покачал головой. Мюллер же беспечно шел навстречу его наступательным планам, он просто помогал коню: он пошел королевой! Теперь она величаво и одиноко стояла с правого края доски. «Взять» — было единственной мыслью Шнайдерайта. Но тут он обнаружил открытую диагональ между королевой Мюллера и белым королем! Мюллер, видимо, счел ниже своего достоинства объявить шах. И вдруг Шнайдерайт увидел все, увидел всю эту чертовщину. Увидел надвигающийся разгром. Сыграно всего четыре хода, а конец уже близок.

— Сдавайся, — сказал Мюллер.

— Сдаться? — воскликнул Шнайдерайт и с еще большим ожесточением склонился над доской.

Он никак не мог примириться с проигрышем: в шахматах все получается совсем

по-другому, чем задумано. Может, все-таки удастся атаковать ферзевым конем? Правда, чтобы защититься от шаха, ему сейчас оставался один только ход — пешкой. И вот уже потеряна центральная пешка, и Мюллер вновь объявляет шах. Шнайдерайт пытался поправить дело и совершал ошибку за ошибкой, а черная королева меж тем учиняла в его рядах форменное побоище, жаль только, что у Шнайдерайта недоставало юмора это оценить. К королеве присоединился еще и слон.

— Мат! — объявил Мюллер.

— Реванш! — прохрипел Шнайдерайт.

На сей раз Мюллер играл белыми, и ему потребовалось восемь ходов, чтобы сделать Шнайдерайту мат, но игра была проиграна черными уже после четвертого хода.

— Немудрено, — сказал Шнайдерайт, — ты играешь в сто раз лучше меня.

— Я и не таких противников разбивал, — ответил Мюллер, складывая фигуры в ящик.

Но Шнайдерайт раздраженно потребовал:

— Давай опять расставим, и ты объяснишь, в чем моя ошибка.

— Во всем, — ответил Мюллер и захлопнул ящик. — Способен ты выслушать правду? Ладно.

Шнайдерайт молча слушал, но наконец встал и заходил взад и вперед по комнатушке.

— Ты считаешь себя сильным и опасным игроком, а сам понятия не имеешь о шахматах. — Мюллер с незажженным окурком сигары во рту откинулся на спинку стула. — Переставляешь фигуры, как ребенок, который играет в триктрак. Ты не обязан быть хорошим шахматистом, но ведь ты садишься за доску, словно гроссмейстер, бессмысленно двигаешь фигуры и воображаешь при этом, что проводишь сложную и оригинальную комбинацию. А когда по собственному недомыслию попадаешь в беду, то лезешь на рожон и окончательно себя губишь.

Шнайдерайт оборвал свою прогулку.

— Уничтожающая критика, — сказал он. — Что же мне делать?

— Бросить играть в шахматы, — ответил Мюллер. — Играй, если на то пошло, в домино от нечего делать, но не в шахматы. Шахматы — это, брат, мир в миниатюре и к тому же высшая школа диалектики.

— А если я не хочу бросать? — спросил Шнайдерайт.

— Тогда учись! — ответил Мюллер и не спеша спрятал шахматы в портфель. — Существуют руководства, я тебе достану. Но не заучивай ничего, а старайся понять. Почему бы тебе не организовать шахматный кружок в вашей молодежной группе?

Он не спеша повязался серым шарфом. Шнайдерайт снял с вешалки ватник Мюллера, чтобы помочь ему одеться.

— Кто в наше время не хочет быть верхоглядом и халтурщиком, — сказал Мюллер, — должен хоть мало-мальски овладеть теорией.

Шнайдерайт застыл с ватником в руках.

— А ведь я это слышал, — сказал он. — Еще отец говорил: без революционной теории нет революционной практики…

— Ну вот, — сказал Мюллер, и возле глаз у него заиграли морщинки, — наконец-то на тебя снизошел свет разума.

Шнайдерайт опять зашагал по комнате, держа перед собой ватник Мюллера.

— Скажи откровенно: почему ты сел играть со мной в шахматы?

— Я тебя плохо знал, — ответил Мюллер. — Теперь знаю лучше.

— Как шахматиста? — спросил Шнайдерайт. — Или как члена партии?

— Пустой вопрос! — сказал Мюллер. Он снова сел. — Как будто ты не все тот же. Думаешь, что в жизни, в политике ты ведешь себя по-другому, чем за шахматной доской? У тебя нет ни знаний, ни рассудительности, к тому же ты несдержан и рубишь сплеча.