Приключения Вернера Хольта. Возвращение
Шрифт:
— Мюллер? — оживился Эберсбах. — Красный Мюллер? — Потом покачал головой. — Рассказывайте! Только ему этим и заниматься.
— Позвоните ему! — предложил Хольт.
Старик выпустил облако дыма и вынул трубку изо рта.
— Вот еще, звонить! — буркнул он. — Как-нибудь встретимся, но берегитесь, если соврали! Фрау Линке! — позвал он и появившейся в дверях секретарше: — В спецкласс на пробу. — Взгромоздился на письменный стол, потянулся за газетой и сказал: — А теперь проваливай, некогда мне!
Хольт постоял в тишине пустынного коридора и вдруг услышал, как позади
— Хольт! — крикнул он. — Вернер, мой мальчик! Вы живы? Как я рад!
Хольт никак не мог опомниться: Готтескнехт!
— Господин вахмистр…
Готтескнехт схватил его за плечи.
— С этим, к счастью, покончено. Я — Готтескнехт и только, просто-напросто Клеменс Готтескнехт. — Он выпустил Хольта и сунул правую руку за борт пиджака. — А что с остальными, Хольт? Где Гомулка, Вольцов, Феттер? Вы мне все подробно расскажете. — И озабоченно спросил: — На здоровье вы не жалуетесь? — Он сиял. — В конце концов, это главное!
3
Странные школьники сошлись в классной комнате первого этажа: все двенадцать — участники войны, уже взрослые мужчины, постарше Хольта. Одного из них Хольт встретил здесь со смешанным чувством: безногого Гофмана на костылях. Нестриженые волосы свисали ему на лоб, он курил тонкую вонючую сигару.
— Хоть я был всего обер-ефрейтор, — громогласно заявил он, — ума не приложу, как засунуть копыта в эти детские парты.
Все держались выжидательно. Обращались друг к другу то на «ты», то на «вы». Гофман же всем «тыкал».
— Эй, ты, пижон, — крикнул он, указывая костылем на одного из «школьников», — как тебя звать?
Тот, кого он так бесцеремонно окликнул, был одет намного лучше других — в пиджачную пару и рубашку с галстуком. Красивая холеная голова и холеные руки; гладко выбритое лицо припудрено.
В ответ на слова Гофмана он хотя и скривил рот, но, повернувшись с легким поклоном к товарищам, назвался:
— Аренс, Эгон Аренс.
— Их сиятельство красавчик Эгон, — воскликнул Гофман, — небось слишком много о себе понимают, чтобы сходить со мной поискать настоящие столы!
— Отчего же, с удовольствием! — любезно отозвался Аренс. — Это и в моих интересах. — И отправился за Гофманом.
Рядом с Хольтом на низенькой парте сидел парень с изуродованным шрамами лицом и черной повязкой на глазу.
— Бук, — представился он Хольту. — Потерял глаз и контужен, псих, но спокойный, срываюсь только изредка.
Гофман быстро вернулся. Где-то в подвале он обнаружил столы и стулья. Все дружно принялись вытаскивать в коридор парты и носить из подвала столы и стулья. У дверей росла толпа ребят из разных классов, пока швейцар в синем комбинезоне их не
— Стой! Кто разрешил?
Гофман грозно застучал костылями и обозвал швейцара «ищейкой».
— Заткнись, ищейка! Столы нам как раз по росту.
Неслышно подошел Эберсбах в своих фетровых ботах, с неизменной трубкой в зубах. Он положил конец спору.
— Ну и комик же ты! — сказал он швейцару. — Скажи спасибо, что они всё за тебя перетаскали! — Потянул носом воздух и повернулся к Гофману. Тот висел на своих костылях, дымил тонкой черной сигарой. — И дрянь же вы курите!
Гофман не остался в долгу:
— Не нравится моя сигара — ну и вались отсюда!
Эберсбах покрутил головой, а затем одобрительно кивнул.
— Только смотри не нарвись на Готтескнехта. Он этого не любит, для него мы всё еще недостаточно пруссаки.
Хольт опять сел рядом с одноглазым Буком. За ним сидел Аренс, к которому с легкой руки Гофмана так и пристало прозвище «Красавчик Эгон». Он завел с Хольтом разговор; глаза его глядели холодно и насмешливо, говорил он складно и тихо. Он — сын мебельного фабриканта и собирается пойти на медицинский. Дело перейдет к старшему брату.
— Если только все фабрики не отберут, — добавил Аренс. — Мой старикан места себе не находит!
Кстати, имя профессора Хольта ему знакомо, мебельная фабрика Аренса поставила для его лаборатории столы и полки.
— Так вы сын профессора Хольта! — произнес он с явным почтением. Разговаривая, он подпирал подбородок ладонью. — Нам бы хорошо держаться вместе. Приходите как-нибудь ко мне, буду очень рад!
Разговоры смолкли. «А все эти новые учителя-скороспелки… [1] » — громко сказал кто-то. Тут рыжий малый лет двадцати четырех вскочил на кафедру, взял мел и вывел на доске: «Долой новых учителей!» В классе зашумели. Небольшой, но атлетически сложенный парень, несмотря на свои двадцать пять лет уже лысый, по фамилии Кинаст, внес поправку: «Долой бездарных новых учителей!» Рыжий никак не соглашался, и Кинаст заорал на него:
1
Учителя, прошедшие специальные курсы после 1945 г. — Здесь и далее примечания переводчиков.
— Балда, у меня у самого родной брат готовится на нового учителя!
Напряжение росло. Третий стер все и написал: «Старых зануд на мыло!»
Одноглазый Бук, до сих пор безучастно сидевший рядом с Хольтом, вдруг встрепенулся. Ткнув в себя пальцем, он спросил:
— Может, мне? Давай рвану речугу! Знаешь, как я умею трепаться! Могу и речи к народу, и проповеди, и обращение к массам, у меня, брат, ораторский талант, я хоть кого пройму. Хочешь, через три минуты весь класс взбунтую? Я кое-что смыслю в массовой истерии. Итак, речь к народу против старых зануд! — В один миг он вскочил на стол, рывком, как марионетка, воздел над головой руки со сжатыми кулаками, лицо в шрамах исказилось, и он истошным голосом заорал;