Приключения Вернера Хольта. Возвращение
Шрифт:
— Бросьте! Я старый рыболов, — говорит он, — о хариусе у нас здесь уже тридцать лет и слыхом не слыхивали, а в Белодонке его никогда и в помине не было. Белодонка — район форели. Сколько я там прекрасной форели уживал в нахлёстку!
Доктор Хаген, смуглый человек южного типа, видимо, заинтересовался, но Мюллер поглядел на часы и вышел из комнаты.
Окно было открыто, в него веяло вечерней прохладой. Профессор набивал трубку. Опять они что-то собираются обсуждать, подумал Хольт.
Мюллер вернулся с кипой дел под мышкой,
— Отчего ты не позвонила? — напустился на нее доктор Бернгард. — Вот теперь сиди и жди!
Девушка поздоровалась с профессором, поздоровалась с другими, затем нерешительно подошла к Хольту и протянула ему руку. Это была дочь Бернгарда, ее звали Карола. У Хольта на миг закружилась голова, это, должно быть, от крепкой русской сигареты с золотым мундштуком, которой угостил его отец. Карола Бернгард глядела на него светло-серыми глазами, очень похожими на отцовские. Одних лет с Хольтом, почти такого же роста, она была одета в зеленое, плотно облегающее платье. Волосы у нее были русые.
— Ну почему папа такой злой? — почти по-детски протянула она.
Видимо, это было сказано просто так, потому что она не стала дожидаться ответа.
— Я слышала, что вы вернулись, — продолжала она. — Вы были очень больны. Я не теряла надежды, что вы поправитесь. Вам пришлось столько всего испытать. — Она болтала без умолку, легкая светская болтовня. — Мне так жалко всех молодых солдат, которые возвращаются сейчас.
Хольт молчал и курил.
— Я вас так хорошо понимаю, — услышал он. — Я недавно прочла «Возвращение» Ремарка.
Хольт повнимательнее глянул ей в глаза, затянулся, стал прислушиваться. Пустышка, подумал он. Одни слова, больше ничего…
В глубине комнаты опять послышался голос доктора Бернгарда, брюзгливый, обиженный:
— С меня на сегодня достаточно. Честь имею. Едем, Карола!
Хольт проводил Каролу на улицу, где стояла машина доктора Бернгарда — двухтактная тарахтелка «ДКВ». Они простились. Хольта страшило одиночество в неприютной мансарде, и он глядел вслед машине, пока красные точки фонариков не растворились в темноте.
2
Хольт ежедневно встречался с отцом за завтраком в мансарде главного корпуса, приспособленной под личную лабораторию профессора. Профессор обычно работал там до завтрака часа два. Ему минуло уже шестьдесят три года; крепкий, широкоплечий, он скорее походил на крестьянина, чем на ученого. Волосы над высоким выпуклым лбом совсем побелели, и еще резче, чем год назад, обозначились характерные складки от крыльев носа к углам рта и подбородку.
Как-то утром он отложил газету, которую просматривал за завтраком, и взглянул на сына. Хольт молча хлебал подслащенную сахарином болтушку, заедая ее черствым хлебом; потом отодвинул от себя тарелку. Профессор налил ему напиток, похожий на какао.
— Что это, собственно, такое? Кола? — спросил Хольт.
— Плоды
Педантически обстоятельный ответ отца обозлил Хольта. Пойло это ему вовсе не нравилось, просто он к нему привык.
— Дай мне, пожалуйста, закурить, — сказал он. — Кстати, у меня нет ни пфеннига.
Профессор открыл письменный стол и пододвинул Хольту несколько бумажек и две пачки сигарет.
— Только много не кури, — сказал он.
Хольт сунул в рот сигарету. Отец обращается с ним как с мальчишкой! Лучше б я сюда не приезжал, подумал он. Но ведь я приехал к Гундель, а не к отцу. Непременно при случае ему это скажу!
Профессор вынул из кармана записку и протянул сыну. Хольт прочел: «Средняя школа, Грюнплац, директор — доктор Эберсбах».
— Можешь сослаться на Мюллера, — сказал профессор. — Занятия начнутся первого октября.
Хольт повертел в руках записку.
— Почем ты знаешь, что я собираюсь учиться в школе? — сказал он.
Профессор помолчал.
— Твоя мать писала, что намерена до конца войны жить в Гамбурге, — сказал он немного погодя. — Когда ты в последний раз получил от нее письмо?
— Если б я хотел поехать к матери, туда из Крейцнаха намного ближе.
— Знаю, — сказал профессор. — И рад, что ты приехал ко мне.
— Я не к тебе приехал, — поспешил заявить Хольт. — Я надеялся найти здесь Гундель, только и всего.
Складки на лице профессора обозначились резче, и он устало провел рукой по глазам. А в Хольте вдруг опять пробудилась злость, желание уязвить этого старого чудака, нелюдима, человеконенавистника.
— Что касается Гундель, — сказал он, — ты, конечно, опять упрекнешь меня в «тяге к простонародью»!
Упрек этот был брошен ему родителями много лет назад. Хольт со злорадством уколол теперь отца. Профессор не помнил, но вполне возможно, что он когда-нибудь и употребил такую стереотипную фразу или не стал прекословить, когда это сказала жена. Он набил трубку и спокойно возразил:
— В последние годы у меня было достаточно времени пересмотреть свои ошибочные взгляды.
— А пока ты пересматривал свои ошибочные взгляды, — сказал Хольт и встал, — я ради этих самых взглядов подставлял лоб! — И, не добавив ни слова, вышел из комнаты.
Хольт проводил дни, бесцельно слоняясь по городу. Иногда он часами стоял на мосту и глядел на узенькую речушку, на грязную, в радужных пятнах нефти, воду.
Через несколько дней после ссоры с отцом его как-то утром вызвали в контору. В комнате были только отец и фрейлейн Герлах. На пороге Хольт снял пилотку.