Приключения Вернера Хольта
Шрифт:
При построении не обошлось без неприятностей. Вольцов сцепился с одним из «старичков», который бесцеремонно его толкнул.
— Нельзя ли повежливее? — окрысился на него Вольцов.
— Утри рыло, теленок!
— А ты не прыгай, а то облицовку попорчу!
— Молчать! — заорал на них унтер-офицер, его звали Энгель. — Что распушили хвосты, петухи?
В задних рядах шептали:
— Плюнь, Гюнше, он нам еще ответит!
Запахло дракой, подумал Хольт. Вольцов скорчил презрительную гримасу.
Кто-то сзади сказал вполголоса:
— Ужо почистим новичку умывальник!
Энгель доложил вахмистру. Готтескнехт, стоя перед фронтом, молча
— Батарея, смир-рно! — гаркнул Готтескнехт. Так, значит, и он умеет кричать, подумал Хольт. — Для приветствия господина капитана — равнение направо! — Откозыряв, он доложил: — Батарея в составе унтер-офицера, десяти старших ефрейторов и восьмидесяти восьми курсантов построена!
Капитан небрежным жестом приложил руку к козырьку, подошел ближе и рявкнул оглушительным басом:
— Здравствуйте!
— Здрас-сте, господин капитан! — дружно прозвучало в ответ.
— Вольно! — сказал Кутшера. Даже когда он говорил спокойно, голос его гремел на всю площадь.
— Батарея, вольно! — скомандовал Готтескнехт. Он занял место слева от командира. Кутшера некоторое время равнодушно оглядывал ряды.
Хольт с удивлением воззрился на грозного начальника. Весь облик этого огромного, в два метра ростом, пятидесятилетнего великана внушал ужас. Широкий серый автомобильный плащ, доходивший ему до щиколоток, был лишен знаков отличия, и только на фуражке выделялся серебряный офицерский кант. Фуражка сидела набекрень на продолговатом черепе, словно выраставшем прямо из плаща, и ее козырек отбрасывал тень на лошадиное лицо, узкое и бледное, с резкими чертами. Все в этом лице казалось вытянутым в длину — мясистый нос и толстые губы. Глаза холодно и грозно глядели из-под козырька. Сеттер разлегся у ног своего господина, уткнув голову в передние лапы.
— Слушать всем! — начал капитан. Он едва приоткрывал рот, но голос его оглушал и, казалось, отдавался во всем теле. Руки он засунул в карман плаща. — Сейчас вас разобьют повзводно. Если это займет больше получаса, будете иметь дело со мной! Ровно в восемь, — он вытащил руку из кармана и поглядел на часы, — я объявлю батарею готовой к бою. Да н давно пора, здесь у нас, надо вам сказать, пошаливают. А меня прямо за душу берет, когда эти сволочи позволяют себе кружить у нас над головами, а я не могу им всыпать. — Он объяснил им боевую задачу: «Оборона окружающих промышленных объектов и населенных пунктов». На этом он и оборвал свою речь и уже хотел уходить; собака, почуяв это, вскочила на ноги. Но Кутшера раздумал и снова загремел: — Два слова новичкам! Если кто из вас в первом бою наложит в штаны, меня не касается. Но с трусами и паникерами у меня разговор короткий! В случае, если ваш брат будет плохо справляться с делом, старшие курсанты за этим присмотрят. Что может быть лучше самовоспитания!
Это он объявил нас вне закона, подумал Хольт и искоса огляделся. Он увидел, как «старички» перемигиваются и ухмыляются… Но голос капитана пресек его размышления.
— Да вот еще что! Сегодня после обеда состоится учение батареи с обозначением противника мишенями. Тут-то я и понаблюдаю новичков. А может, на ваше счастье подоспеет парочка ами. Так оно будет солиднее… Ну чего тебе? — осекся он вдруг и отвернулся. Собака с лаем прыгала вокруг него,
Готтескнехт приступил к разбивке на взводы.
— Вольцов, Хольт, Гомулка! Ну и все мои, сюда, ко мне! — позвал Шмидлинг. Таким образом друзья снова оказались вместе и стали кадровым расчетом орудия «Антон». К ним были причислены также Вебер, Кирш, Бранцнер и Каттнер, на ночь они получали назначение наводчиками при орудии «Берта». — Вот и хорошо! — радовался Шмидлинг, сохранивший свой расчет. Готтескнехт откомандировал к нему одного из «старичков» в качестве заместителя командира орудия. Его звали Гюнтер Цише; это был коренастый блондин лет семнадцати, склонный к полноте, с бабьим лицом, нечистой кожей и большой бородавкой на левом виске.
Расквартировали их соответственно со службой, и друзья снова оказались вместе, только Цише перебрался к ним на положении старшего по группе. Вшестером они устроились в одной из двух маленьких каморок барака «Дора»: Цише, Вольцов, Хольт, Гомулка, Феттер и Рутшер. Каморку напротив занял расчет орудия «Цезарь». Третье, более просторное помещение в конце коридора было оставлено для дружинников.
— Барак «Дора» самый удобный по расположению, — сказал Вольцов, — он на отшибе, сюда лишний раз не заглянет дежурный унтер-офицер!
Цише пояснил, что к ним попало лишь немного старших курсантов, переживших гамбургскую бомбежку, это двенадцать человек прибористов с радиолокационной станции и двое дальномерщиков, с которыми капитан Кутшера не пожелал разлучаться. Все прочие остались в Гамбурге. Около пятидесяти старших прибыло к ним из окружающих городов. Их взяли с других батарей и с неделю назад передали на 107-ю. Ведь батарея всего лишь неделя как расположилась здесь.
— Ну и поиздевались же над нами, — рассказывал Цише, — пока мы устраивались в новом жилье. Пришлось оборудовать новую огневую позицию, целый день работали плотниками и землекопами, выгружали боеприпасы. Правда, основную работу проделали русские военнопленные, эти-то вкалывали почем зря, часовые подгоняли их дубинками.
— Дубинками? — переспросил Хольт. — Разве это полагается?
— Ты что, с луны свалился! — вскинулся на него Цише. — А почему бы и нет?
— А ты никогда не слышал о международном праве? — в свою очередь спросил Гомулка.
— Что за чушь ты мелешь! В войне, где решается вопрос — быть или не быть, какие уж тут правовые нормы! Да и о ком тут говорить? Ведь эти русские просто звери.
Для Хольта такие рассуждения не были новостью, он слышал их сотни раз.
Затрещал звонок — раз, другой, третий…
— Тревога, к бою! — крикнул Цише. — Разобрать каски, противогазы и звукоглушители! Окна настежь, а не то здесь целого стекла не останется!.. Время у вас есть: при команде «Приготовиться к ведению огня!» сигнал дают дважды.
И вот они бегут по решетчатому настилу. Когда Хольт вошел в орудийный окоп, он увидел, что двое курсантов выкладывают среди огневой сигнальное полотнище — исполинский квадрат из белого холста с крестом посередине, знак, приказывающий немецким летчикам, находящимся в воздухе, приземлиться. В орудийном окопе Шмидлинг высвободил брезент, а молодежь сорвала его с орудия и сложила. Шмидлинг повесил ларингофон на шею и надел наушники телефона. Коротышка Вебер занял место у механизма горизонтальной наводки, Гомулка — в качестве первого номера — начищал блестящую дугу вертикальной наводки, а заметно побледневший Феттер сел за установщик взрывателя.