Приключения Вернера Хольта
Шрифт:
Но тут появлялся Готтескнехт, хватал сумку, и на провинившихся сыпались неуды.
Во время этой нелегкой службы курсанты с особенным интересом следили за сообщениями о налетах вражеской авиации. Днем и ночью перелетали через границу тяжелые бомбардировщики, а если не они, то так называемые «самолеты радиопротиводействия», летающие ночью, — никто здесь представления не имел, что это такое. Все чаще целью налетов называли Рейнско-Вестфальскую область. «Это уже мы», — сказал Хольт Гомулке. На дворе стоял октябрь.
— Ты слышал? Вчера опять называли ряд городов, особенно пострадал Бохум.
Вольцов прочел в газете, что крупный
Хольт подумал о своей бременской родне. Сводный брат его матери был генеральным директором одной из верфей. Гамбургские его родственники от бомбежек не пострадали.
Спустя несколько дней стало известно о победоносном воздушном сражении над Швейнфуртом. «Четырнадцатого октября наша противовоздушная оборона дала новое убедительное свидетельство своей неуклонно растущей мощи, доказав противнику, что она способна положить предел его яростному стремлению ко всеуничтожению», — прочел Вольцов. Это известие всех окрылило. «Мы трезво отмечаем знаменательную веху в развитии великой воздушной войны». И дальше: «Пилоты подбитых самолетов с ужасом говорят о „кромешном аде“ зенитного огня». Рядом с этой новостью бледнели фронтовые сводки. Кого теперь интересовали сообщения об «усиливающемся нажиме противника на Востоке»!
— Мне думается, мы поспеем как раз к великому повороту в воздушной войне, — сказал Хольт. — Скорее бы кончалась учеба!
Шмидлинг ежедневно пугал их приближающимся инспекторским смотром. Что будет, если он пройдет неблагополучно! Программа обучения была выполнена. Им уже не предстояло узнать ничего нового.
Батарея, где они проходили обучение, еще до их приезда пережила несколько воздушных тревог. Однако за все эти пять недель им в боевой стрельбе участвовать не приходилось. До сих пор тревога на 329-й батарее их не касалась.
Как-то вечером они по обыкновению собрались в столовой, где Готтескнехт проводил урок своей излюбленной теории зенитной стрельбы. Нерасторопный Хампель успел уже заработать третий неуд, когда раздался сигнал воздушной тревоги. Готтескнехт сунул в карман боевой устав и сказал:
— Ну вот, сегодня и мы постреляем! — Всех даже в жар бросило от этих слов.
В течение дня на их батарее только четыре орудия были в полной боевой готовности. Однако ночью приходило подкрепление — рабочие и служащие, члены местной противовоздушной обороны, — так что заняты были все шесть орудий. Сегодня к двум орудиям стали курсанты. Готтескнехт и его восьмерка заняли пост управления.
Расчет Шмидлинга был крайне взволнован, но больше всех волновался сам Шмидлинг. Он раз десять повторил, обращаясь к своим ученикам: «Не осрамите меня, христом богом прошу! Стрелять не страшно, для вас это дело привычное». Так как у них не было звукоглушителей, он всем роздал вату.
В качестве заряжающего им был придан старший ефрейтор, он же полковой писарь или «канцелярский жеребец». Вольцов первым делом отнял у него рукавицу заряжающего, но Шмидлинг, стоявший у провода командира орудия, одернул самоуправца: «Отставить! До получения особого разрешения, а еще будет ли подано такое ходатайство, вас нельзя допущать к стрельбе боевыми патронами».
Но тут с командирского пункта поступило сообщение об отмене воздушной тревоги.
На следующий день Готтескнехт сказал курсантам на утренней проверке:
— У меня для
— Господин вахмистр! Ваш шальной бомбардировщик — верно, все тот же старый «Клемм». Когда-нибудь он и в самом деле свалится нам на голову!
— Плохо! — бросил ему Готтескнехт. — Сегодня к нам в самом деле прилетит Ю-88 — должно быть, по тому случаю, что у нас с вами последнее занятие.
Начинается! — подумал Хольт. Вот мы и у цели! Он посмотрел на Вольцова, лицо которого сохраняло полную невозмутимость.
Готтескнехт продолжал:
— Я понаблюдаю вас на этом учении со всем подобающим пристрастием. Если все у вас сойдет как следует, — тут он запнулся, а потом закончил все тем же деловым тоном, — вы сразу же отнесете на вещевой склад все ваши казенные пожитки. Наша батарея расположилась на позиции в окрестности Эссена, Ваттеншейда и Гельзенкирхена, место, можно сказать, идеальное! Выезжаем сегодня же ночью.
Все ждали этого известия, но то, что его сообщил сам Готтескнехт, ударило юношей словно обухом.
— Святой Антоний, — воскликнул Готтескнехт, — что я вижу! Кругом одни недовольные лица! Обещаю, что вы будете жить как на даче, разве только придется малость пострелять, или вам назначат тактические занятия, — потому что ваша муштра будет продолжаться и там, — или вас пошлют разгружать боеприпасы, или засыпать воронки, или подвернется еще какое-нибудь важное дело. Прошу без паники! Помалкивайте, Вольцов! И вы еще выдаете себя за сына офицера! Вы — наше позорное пятно, вы позорите всю батарею!
— Господин вахмистр, — взвился Вольцов. — Я этого не потерплю — насчет «позорного пятна!»
— Вольцов, выйти из строя! Налево кругом, марш… Лечь! Встать! Лечь! — Готтескнехт повернулся к правому флангу. — Шмидлинг, остальное вы берете на себя! Поучите вашего любимца, он первостатейный нахал и крайне в этом нуждается. Займитесь им минут десять, но только как следует, по всем правилам! — И, обратившись к Вольцову, который лежал неподвижно, уткнувшись носом в землю, вдруг заорал: — Га-а-а-азы! Вот-вот, так ему и надо, к остальным это не относится, пусть запомнит окончание учебы! — Вольцов надел противогаз. — Шмидлинг, проверьте, правильно ли надета маска? Вольцов продувная бестия! Да что вы копаетесь, Шмидлинг? Вам надо только покрепче зажать шланг. Если Вольцов через пять минут будет еще жив, значит, маска надета неправильно. — В рядах засмеялись. — Вот и хорошо, — сказал вахмистр, — у всех, оказывается, замечательное настроение. Хольт, почему вы не смеетесь с нами?
— Вольцов мой друг, господин вахмистр! Вы не можете требовать, чтобы я смеялся, когда мой друг в беде!
— Умилительно видеть такую преданную дружбу! — воскликнул Готтескнехт. — Как вы сказали? Я не могу требовать!.. Да вы понятия не имеете, чего только я могу от вас требовать! Хольт! Вон из строя, марш! Га-а-а-азы!..
Хольт вытащил из сумки противогаз и надел.
— Шмидлинг, захватите с Кастором и нашего Поллукса! Что?! Не понимаете? Захватите и Хольта, ему тоже не помешает хорошая разминка. Вам повезло, Вольцов, разделенные страдания переносятся вдвое легче. Вы не можете жаловаться на дурное обращение!