Приключения во дворе

Рысс Евгений Самойлович

Когда Анюта протиснулась сквозь щель, все остановились. Петя Кошкин застыл на одной ноге, не прыгая, но и не решаясь опустить вторую ногу. Вова Бык, повернув голову, выжидающе смотрел на Анюту. Ещё пять или шесть мальчиков сидели, прислонившись к гнилым доскам сараев, и тоже смотрели. Все знали, что Анюта — сестра Миши Лотышева. Все знали, что Миша должен сегодня принести Быку пятнадцать рублей. Все понимали, что приход Анюты означает наступление неожиданных событий.

Вероятно, несколько только секунд длилась пауза, но всем показалась

она очень долгой.

Прервала её Анюта.

— Миша должен тебе пятнадцать рублей, — сказала она Быку. — Так вот, получи. — Она протянула деньги, но Вова смотрел на неё исподлобья и денег не брал.

— А сам он почему не пришёл? — спросил он наконец.

— А ему противно сюда ходить, — сказала спокойно Анюта. — Он сюда больше ходить не будет.

Она сказала это спокойно, хотя именно сейчас почувствовала, что жилки у неё на висках налились кровью и сердце сжалось от ненависти и ярости.

— Я от тебя деньги не буду брать, — сказал Бык. — Ты мне ничего не должна. И какие у меня с Мишей дела, до этого тебе дела нет.

— Никаких у тебя с ним дел быть не может, — спокойно и даже почему-то ласково сказала Анюта. — Скажи спасибо, что деньги тебе отдают.

— Почему это «спасибо»? — удивился Вова Бык. — Я их выиграл, они мои.

— В горошину? — спросила Анюта. — И не совестно тебе говорить? Я что же, не понимаю, что ли, что ты обжулил Мишу?

Десять раз, пока она шла сюда, Анюта повторяла себе одно и то же: только говорить спокойно, только не выходить из себя.

Но жилки на виске начали пульсировать с новой силой, сердце сжималось от ярости. Кровь прилила к лицу. Не было сил оставаться спокойной.

— Ты полегче, — сказал Вова Бык. — За такие слова я знаешь что могу сделать?

— Ничего не можешь, — сказала Анюта. — Я что же, не понимаю, что ты вор и жулик? Мишка-то маленький, его винить нельзя, что он попал сюда. А эти дураки, — она кивнула головой на мальчиков, сидевших, прислонившись спинами к сараям, — они тебя что же, за ум, что ли, слушаются?

— Уважают, значит, — хмуро сказал Бык и посмотрел на подданных.

Подданные отвели глаза.

— А этот, на одной ноге, тоже тебя уважает? От уважения на одной ноге прыгает, да?

Вова хмуро посмотрел на Петю Кошкина.

— Опусти ногу, — раздражённо сказал он, — после допрыгаешь.

— Все знают, что ты глупый, — сказала Анюта, и ей казалось, что она говорит спокойно, но со стороны было видно, что от волнения у неё покраснело лицо, и всем было слышно, как у неё от ненависти дрожит голос. — Глупый, — повторила она, — сколько учителя над тобою ни бьются, а ты и запомнить ничего не можешь. Обыкновенный остолоп, бревно! Уж на что дураки эти мальчишки, что вокруг тебя крутятся, а и то каждый из них в десять раз больше тебя знает и понимает.

— Ну, знаешь, — сказал Вова Бык, лениво встал и вразвалочку подошёл к Анюте, — ты думаешь, ты девчонка, так я тебя измордовать не посмею? Ты мой кулак на всю жизнь запомнишь.

Он

плюнул в руку, сжал её в кулак и замахнулся, чтобы ударить Анюту.

— Я тебе не девчонка, — сказала быстро Анюта и изо всей силы ударила его левой рукой по правой щеке, а потом, не переводя дыхания, ударила его правым кулаком — в кулаке были зажаты деньги — по левой щеке. И сразу же снова его ударила и слева и справа.

Так это было неожиданно, так было странно, что у Вовы Быка вдруг покраснели обе щеки, и он, опешив, даже опустил руку, которую занёс было, чтобы ударить Анюту. Так всё это было неожиданно, что подданные захихикали.

Вова кинул на них бешеный взгляд. Он схватил Анюту за кисти обеих рук.

— Ну, — сказал он, — наплачешься ты у меня.

Анюта разжала кулак, и пятнадцать рублей упали на булыжники, которыми был вымощен этот дальний угол двора.

— На, жулик, — сказала Анюта. — Подбирай деньги, обворовал брата, и ладно. Подумаешь, у такого, как ты, ещё самолюбие!

Вова кинул взгляд на деньги, лежавшие на мостовой. Всё было чисто: лежали десять рублей и пять рублей. И очень это было обидно. Опять судьба была к Вове несправедлива: он видел сказочный город и пробивался в него вопреки всем жизненным обстоятельствам, а из него сделали жулика и стяжателя.

Почему-то Вова забыл в эту минуту, что играл он и вправду нечисто, что Миша попался потому только, что не знал его приёмов и поверил, что игра идёт честная. Это Вова забыл. Он видел сейчас одно: снова к нему несправедлива жизнь. Вот уж совсем близок сказочный город, где растут удивительные плоды инжира и плещется море, которое ведёт неизвестно куда. Вот он уже почти добился своего, ещё бы три дня, и он бы сидел в вагоне и солидно разговаривал бы с пассажирами о видах на урожай и о городах, проплывающих мимо. Как назло, эта девчонка пришла, чтобы отравить ему последние дни.

— На колени станешь, — сказал он резко и стал выворачивать Анютины руки.

— Чего выворачиваешь, — сказала Анюта, тяжело дыша, — думаешь, боюсь? Не боюсь. Что у тебя, стыд есть, совесть? Ничего у тебя нет! Тебе деньги нужны. Наклонишься, подберёшь деньги и будешь доволен. — И вдруг она плюнула Вове в лицо. — Вот тебе, — сказала она. — И не боюсь. Это тебе не обидно. Пятнадцать рублей лежат, и хорошо. А то, что лицо заплёвано, — это подумаешь…

Была секунда, когда Вова мог исколотить Анюту до полусмерти. Была секунда, когда он смотрел на неё глазами, затуманенными яростью, но даже сквозь туман, застилавший ему глаза, он увидел и понял, что избить Анюту, конечно, сможет, но добиться того, чтобы она заплакала и попросила прощения, не сможет. А ему только это и нужно было.

И странная душевная вялость овладела Вовой Быком, и почему-то впервые увидел он, как прогнили доски, на которых выстроены были сараи, как источены временем кирпичи задней стены соседнего дома, какое маленькое, тесное, тоскливое его царство.