Прикосновение полуночи
Шрифт:
– Она превратилась в богарта! – крикнул Гален сквозь лязг металла.
Я внимательней вгляделась в лицо Мэгги. У всех брауни лица напоминают череп, потому что у них нет носа, только ноздри. Но если на лице у брауни появляется дьявольская ухмылка, будто череп оскалился, – то перед вами создание зла, богарт. Брауни способны за день сжать поле пшеницы или за ночь выстроить амбар. А что будет, если такая сила обратится на разрушение, безумное разрушение? В заброшенных уголках Шотландии до сих пор рассказывают о лэрде, который изнасиловал и убил крестьянскую девушку. Он не
Мэгги-Мэй еще не совсем превратилась в богарта, но явно была на пути к этому.
– Нет, – подтвердил мое наблюдение Дойл, – еще нет, но нам необходимо отвлечь ее, пока в дело не пошли ножи.
– А жаль… – задумчиво сказал Рис. Я подумала то же самое, но истинные богарты становятся слуа, духами злого Воинства, и перестают принадлежать к собственно Неблагому Двору. Мэгги-Мэй заслуживала лучшей доли, как бы я ни относилась к Онилвину.
Рис громко крикнул:
– Мэгги-Мэй, это Рис! Ты за мной посылала, помнишь?
Ложки взвились в воздух и полетели на помощь ковшам. Остались только здоровенные железные вилки, которыми можно было бы ухватить целый бычий бок, и ножи. Мы могли опоздать.
Я выкрикнула единственное, что пришло мне в голову. Может, это и приведет ее в чувство:
– Тетушка Мэгги, что тебя так рассердило?
Горшки начали замедляться и оседать, как тяжелые снежные хлопья под мягким ветерком. Ветерок, на редкость разумный, выстроил их ровными рядами на громоздком деревянном столе.
– Чево ты га-аваришь? – спросила она с подозрением.
– Я спрашиваю, тетушка Мэгги, что тебя расстроило?
Она нахмурилась.
– Я тебе не тетушка Мэгги, де-евица.
– Ты сестра моей прабабушки по материнской линии. А значит, я твоя внучатая племянница.
Вид у нее был по-прежнему недовольный, но она медленно кивнула и сказала:
– Йе, это правда. Да только ты – принцесса сидхе, какая б там кровь у тебя в жилах ни бежала. Сидхе нас за родичей не держа-ат.
– Почему? – спросила я удивленно.
Она потерла безносое личико заросшими шерстью пальцами и нахмурилась еще больше.
– Принцесса Мередит, тебе нужно думать головой, с кем говоришь и кто тебя слышит. – Она многозначительно посмотрела на Онилвина, с трудом поднимающегося на ноги. По его бледной коже текла кровь.
– Да, он приспешник Кела. Но Кел знает мою родословную.
– О крови в своих жилах сидхе знают только то, что хотят знать. – По мере того как она успокаивалась, акцент пропадал. Произношение как у жителя Среднего Запада, интонации как у телевизионного диктора. Она специально работала над голосом, чтобы общаться по телефону с другими любителями фейри-терьеров в Америке и по всему миру. Новую породу терьеров, официально признанную Всеамериканской кинологической ассоциацией, вряд ли выведешь, если никто не может понять, что ты говоришь.
– Если я отрекусь от родства, я не перестану быть той, кто я есть, – сказала я. – Это мне не прибавит ни дюйма роста и ни капельки красоты.
– А хоть и так, – согласилась Мэгги, разглаживая ладошками совершенно
Я потянулась к большой чугунной сковороде, приземлившейся на стол. И взялась рукой за ее холодную металлическую ручку. Для меня это был всего лишь инертный металл. Я подняла тяжеленную сковороду, перехватив ручку подальше для баланса.
– Зато кровь брауни позволяет мне проделывать такие фокусы.
Она прищурилась:
– Йе, или человеческая.
– Или человеческая, – согласилась я.
Онилвин покачнулся и снова повалился на колени. Был бы он человеком, наверное, не выжил бы.
– С чего это ты и твои собаки на него напустились? – спросила я.
Двое терьеров уже терлись у ее ног, но толстяк все еще рычал на Онилвина. Тут я увидела, что собака вовсе не толстая, а беременная. Сука на сносях, с таким тяжеленным животом, что на зов Мэгги она пошла, переваливаясь с боку на бок.
– Дульчи подошла понюхать его ногу, – объяснила Мэгги. – Она немножко порычала на него. Она бы не укусила, ни за что. – Ее узкие сильные ладошки сжались в кулаки. Ей приходилось сдерживать себя усилием воли. – Он пнул ее, а у нее в животе полно щенков. Он пнул мою собаку!
Мое самое первое воспоминание – как я сижу в небольшом темном буфете в куче пищащих щенков. Один щенок такой большой, что не умещается у меня на коленях. Огромная собака сидит перед тонкой полоской света, пробивающейся через занавеску, что закрывает вход в наше убежище. Я до сих пор помню как наяву шелковистую шерсть щенков фейри-терьеров и большую собаку на страже. Мой отец как-то рассказал мне о случае, которого полуторагодовалая я не запомнила. Тогда моего отца отозвали куда-то вместе с Баринтусом, и он оставил меня под присмотром Мэгги-Мэй. Неожиданно в кухню зашел стольник королевы – проверить какие-то блюда для вечернего пира. Если бы королева узнала, что отец спрятал меня в кухне, кухня перестала бы служить мне убежищем.
Я тогда сидела в буфете со щенками и их матерью, как делала частенько. Я была с ними очень ласкова и осторожна даже в том возрасте, как говорила мне Мэгги. Когда вошел стольник, она только задернула занавеску, спрятав и меня, и щенков. Стольник не поверил, что там лишь щенки, попытался взглянуть – и сука цапнула его за руку. Она охраняла своих детей и меня.
Вплоть до сего дня запах и ощущение теплой шкурки терьеров дарят мне чувство покоя. Не знаю, что бы я сделала или что сказала бы Онилвину о его поведении, потому что он решил за меня.
Рис и Гален заорали хором:
– Нет!
Онилвин взмахнул рукой и призвал свою магию, направив ее в Мэгги-Мэй. Дойл и еще кто-то бросились к нему, но ближе всех к Онилвину была я.
Я ничего не успела подумать – просто среагировала. Моя ладонь все еще лежала на ручке сковороды, и я ударила его прямо в лицо со всей силой, на какую была способна. Силы у меня меньше, чем у чистокровных сидхе или даже у брауни, но я могу пробить дыру в дверце машины и при этом не пораниться. Я как-то это проделала, чтобы впечатлить одного несостоявшегося грабителя.