Прикосновение полуночи
Шрифт:
Холод сказал:
– Спускайся, малышка, нам нужно поговорить с тобой.
Маленькое личико тут же спряталось среди фарфора, как мышка ныряет в свою норку. Ее голосок был похож на веяние ветерка, нежное весеннее дуновение, которое ласкает кожу и заставляет поверить, что под снегом спят цветы. Спят, а вовсе не мертвы. Я невольно улыбнулась и только потом подумала: «Гламор».
– Не помню, чтобы твой голос был так сладок, Душистый Горошек, – удивился Гален.
– Я испугалась, – сказала она так, словно это все объясняло.
– Когда феи-крошки напуганы,
– То есть гламором, – сообразила я.
– Йе, – подтвердила Мэгги, глядя на нас прищуренными глазами. Она поняла, что что-то не так.
– Иди, маленькая, – позвал Холод и даже протянул руку, как предлагают опору птичке.
– Я боюсь тебя, Убийственный Холод, так же, как боюсь Мрака, – проговорил голосок из-за чашек.
– А меня ты тоже боишься, Душистый Горошек? – спросила я.
Она сказала после небольшой паузы:
– Нет, тебя я не боюсь.
– Тогда иди ко мне, – предложила я и протянула ей ладонь, показывая, что предпочитаю менее интимные контакты, чем Гален.
– Ты защитишь меня от Мрака и Убийственного Холода? – спросила она.
Я поборола желание улыбнуться. Чтобы противостоять приятному голоску, требовалась немалая концентрация. Непосредственный контакт мог еще больше осложнить дело, но мне хотелось убрать ее подальше от раковины. Она была «гражданской», как принято говорить у полицейских, а гражданские на линии огня были мне ни к чему.
– Конечно, я не дам им тебя обидеть.
– Обещаешь?
Дойл вмешался:
– Она не может обещать, ведь мы не знаем, не виновна ли ты.
– Виновна… – повторила она тонким от испуга голосом, словно бубенчики зазвенели под ветром, – в чем виновна, Мрак?
Дойл стоял на коленях рядом с Онилвином, который не отреагировал ни на подначку, ни на вопрос. То ли ему и вправду было так больно, то ли он симулировал.
– Нередко бывает так, что тот, кто нашел тело, сам его туда и положил.
Я нахмурилась. Неудивительно, что Дойл напугал малышку.
Он ответил мне спокойным взглядом, словно не видел в своих словах ничего страшного. Душистый Горошек истерически зарыдала. Воображаемый ветер, игравший бубенчиками, из теплого превратился в ледяной, предвещающий бурю. Чашки задребезжали от ее отчаянной попытки забраться поглубже на полку.
Мне пришлось повысить голос, чтобы она наверняка меня услышала:
– Я обещаю, что ни Дойл, ни Холод тебя не обидят.
– Мерри! – удивленным тоном произнес Дойл.
За чашками помолчали, потом спросили очень невыразительным голосом:
– Слово?
– Да, – подтвердила я. Я не думала, что она в чем-то замешана, но на всякий случай я пообещала только, что к ней не притронутся Дойл и Холод. Если она решила, будто обещание распространяется на всех моих стражей, – ну, это не моя вина. Я была достаточно сидхе, да вообще достаточно фейри, чтобы не напоминать ей об остальных и не чувствовать вины. Все фейри от мала до велика были обучены этой игре. Проиграл – значит чего-то не учел. Сам виноват. Фея выбралась из-за фарфоровой чашки и подошла к краю полки. У нее была редкая
Платье у нее казалось сшитым из коричневых и пурпурных листьев, хотя при ходьбе «листья» двигались совсем как ткань. Она взлетела, направляясь ко мне. Дойл показал мне глазами, чтобы я отступила подальше от стола, подальше от занавески.
Кто-то из стражей позвал:
– Мэгги-Мэй, не подойдешь ли сюда на минутку?
Наверное, если б Мэгги не заподозрила уже неладное, она бы возразила, но тут безропотно позволила увести себя подальше от опасности.
Душистый Горошек изменила траекторию полета, чтобы успеть за мной, и встала мне на ладонь маленькими ножками. Ступни у нее не были такими младенчески-мягкими, как у Шалфея, но весила она, как и он, больше, чем следовало ждать от создания с кукольным тельцем и крыльями бабочки.
Иви и Готорн загородили меня от раковины. Они перекрыли мне вид, но их тела защищали меня будто щиты. Возражать не стоило.
Иви прошептал:
– Надеюсь, мне все же удастся тебя трахнуть до того, как меня из-за тебя прикончат.
Готорн стукнул его в грудь кулаком в латной перчатке. Иви охнул, а потом я услышала звук рвущейся ткани и крики.
Душистый Горошек стрелой взлетела мне на плечо и спряталась в волосах, визжа от ужаса. Такое мелкое создание – и так много шума. Я слышала, как мужчины что-то кричат, но что – было не разобрать сквозь пронзительный визг феи. Широкие спины мужчин обеспечивали мне защиту, но также скрывали от меня происходящее, так что я ничего не видела и не слышала и могла только надеяться, что ничего слишком страшного не происходит. Я посчитала хорошим признаком, что стражи пока просто стояли передо мной, а не уложили на пол, прикрыв сверху собственными телами. Смертельной опасностью, надо полагать, еще не пахло.
Душистый Горошек цеплялась за волосы и воротник жакета, непрерывно визжа прямо мне в ухо. Я ужасно хотела схватить ее и заставить замолчать, но побоялась, что сломаю ей крылья. После смерти Беатриче я уже не знала, какие травмы у малых фейри исцеляются, а какие – нет. Я загородила ухо ладонью, но тут же отдернула руку, потому что накололась на что-то вроде шипа или булавки. Малышка перестала визжать и принялась извиняться. Видимо, я задела пальцем ее браслет из розовых шипов. На кончике пальца показалась капелька крови.
Лопотание феи перекрыл бас Дойла:
– Почему ты прячешься от нас?
Ему ответил грубый мужской голос:
– Я не от вас прятался, я прятался от него.
Я попыталась выглянуть из-за Иви с Готорном, но они передвинулись одновременно со мной, старательно меня прикрывая. Я крикнула:
– Дойл, можно уже смотреть?
– Готорн, Иви, дайте принцессе взглянуть на пленника.
– Пленника? – переспросил грубый голос. – Меня незачем брать в плен, принцесса!
Голос показался мне смутно знакомым.