Прикосновение смерти
Шрифт:
Ювеналий, не глядя на Августа, подошел к Линн, что-то ей сказал, положив ей руку на плечо.
— Послушайте, Август… — произнес Ювеналий.
— Мне ничего объяснять не надо! — усмехнулся Август. — Я вижу, что происходит, я вижу, что она делает с вами.
— Понятно! — кивнул Ювеналий. — Скажите, что вы задумали?
Этот вопрос Августа не застал врасплох. У него наготове была парочка ответов, в том числе такой: «Оградить вашу жизнь от порока». Но сейчас он сказал с расстановкой:
— Я собираюсь убрать ее с дороги
— С дороги? — воскликнула Линн. — С чьей дороги?
— С его дороги, — ответил Август.
— Но разве я стою у него на пути? Он волен делать все, что ему заблагорассудится.
— Август, мне кажется, у вас сложилось неправильное представление о том, что происходит, — сказал Ювеналий. — Мы не сделали ничего предосудительного. Или я чего-то не понимаю?
— А по совести ли вы поступаете? Сомневаюсь в этом. А иначе как можно так долго предаваться греху!
— Мы ведь о моей совести говорим, да?
— Не о ее же, — ухмыльнулся Август. — У нее нет совести, она просто бессовестная…
— Если мы говорим о моей совести, тогда позвольте мне заверить вас, что с моей совестью все в порядке — она не пытается ни укорить меня, ни пристыдить…
— Именно так в жизни и происходит, — заметил Август. — Когда начинаешь жить не по совести, она устраняется, поскольку нарушаются всяческие моральные принципы. Бывает и по-другому: порядочная, чистая совесть мало-помалу превращается в беспомощную и никудышную.
— Почему вы полагаете, что у меня нет совести? — вмешалась Линн.
— У тебя ее нет, — отрезал Август. — Ты… пустышка, в тебе не осталось ни искры духовной жизни.
— Вам ли об этом говорить? — покачала головой Линн.
— Можешь возмущаться сколько угодно, это тебе не поможет. — Он вскинул револьвер. — Пришла пора подытожить свою жизнь. Давай, подводи итоги… И поторопись!
Линн впала в прострацию — глаз фиксировал происходящее, но рассудок в этом не участвовал.
— Ювеналий, скажи ему, что мы не делаем… ничего дурного. Господи… — произнесла она хриплым голосом.
— Вы, Август, рассуждаете о принципах морали с револьвером в руке, — сказал Ювеналий. — С точки зрения нравственных устоев это нормально?
— Вполне, — кивнул Август. — Мы поговорим об этом позже. Я отвезу вас в Олмонт на несколько дней для раздумья в уединении, так сказать. Там вы сможете поговорить с отцом Нестором, со мной… Можете вообще не разговаривать, если почувствуете, что молчание и размышление вам больше по душе. Дам вам почитать свои статьи…
— Почему бы нам не поговорить прямо сейчас?
— Позже поговорим…
Ювеналий шагнул к нему.
— Уберите револьвер и давайте побеседуем.
Август попятился.
— Позже поговорим, — повторил он.
Ювеналий снова шагнул к нему.
— Отдайте мне револьвер!
Август снова попятился и остановился, потому что уперся левым плечом в косяк балконной двери. Он навел револьвер на Ювеналия, целясь
— Август, ради бога, отдайте ему ваш револьвер! — вымолвила Линн.
Август взглянул на нее, перевел взгляд на Ювеналия, а затем она увидела, как он оттолкнул от себя Ювеналия левой рукой и направил револьвер прямо на нее.
Раздался оглушительный выстрел… И снова выстрел, и еще один… Третий выстрел пришелся в потолок. Ювеналий кинулся под правую руку Августа, отвел ее вверх своей левой, а правой рукой схватил Августа за воротник, вытолкнул его на балкон, приподнял, затем перекинул его через перила — в воздухе мелькнули его руки и ноги… Август вскрикнул, а затем исчез…
Грохот выстрелов все еще звучал в ушах Линн. Она не сводила глаз с Ювеналия. Он стоял к ней спиной, сжав руками перила, смотрел вниз и не поворачивался. И тогда она подошла к нему, прижалась всем телом, взяла его за руки.
— Он не шевелится, — сказал Ювеналий.
Она взглянула вниз и увидела Августа. Он лежал на спине, на цементных плитах, раскинув руки над головой, будто сообщал им о капитуляции.
— Кажется, я убил его, — подвел итог Ювеналий.
24
Говард Харт целых двенадцать минут распространялся на тему о разного рода махинациях и надувательстве всяких чудодеев, оракулов, телепатов. И при этом так и сыпал словечками типа «психогенетический», «психобиологический», «психофизиологический», «психосоматический», педалируя голосом «психо», что якобы придавало его высказываниям некую значимость, хотя никто из присутствующих в телестудии явно не улавливал никакого смысла во всей этой зауми.
Студия была набита битком. Всего присутствовало более сотни человек. Те, кто имел отношение к Ювеналию, — Линн Фолкнер, Билл Хилл, Антуанетта Бейкер, врач из детской больницы, где до сих пор находился под наблюдением Ричи и, как надеялась Антуанетта, смотрел в это время телевизор, Кэти Ворсингтон, отец Диллон, теолог из Детройтского университета, доктор наук Каплан, автор книги «Психоанализ: обман или лечение», — сидели в первом ряду. Двадцать семь молодых людей из Общества Святого Духа, в белых рубашках, но без нарукавных повязок, отец Нестор, сидевший в последнем ряду, сорок прихожан церкви Святого Джованни Боско и, наконец, фанаты передачи «В гостях у Говарда Харта» толпились на заднем плане.
Говард Харт сидел за гигантским письменным столом, у него за спиной якобы громоздились книжные полки. На нем был двубортный шелковый костюм и широкий галстук, слабо затянутый треугольным узлом.
Национальная телезвезда вела себя непринужденно, то и дело почесывая нос и поправляя парик.
— …В то время как мы пытаемся примирить мистические притязания нашего гостя с метафизической реальностью… — произнес он с улыбкой.
Психиатр Каплан пробормотал себе под нос:
— Он даже не осознает, какую бредятину порет…