Прикованная
Шрифт:
Я сажусь, защёлкиваю наручник на запястье.
– Умница, – хвалит он, – сейчас принесу чай.
«Гав!» – едва не отвечаю я.
Чай, как всегда, вкусный и ароматный, он знает в этом толк. Мне тёплый, а себе горячий, он боится, что снова плесну в него кипятком, как полтора года назад.
– Ах да, забыл, – он подскакивает, – варенье! Я же привёз малиновое варенье! Никуда не уходи!
Урод!
Он убегает за вареньем.
Тёплый летний вечер окутывает плечи кружевами органзы. Я смотрю в голубое предсумеречное небо, пью маленькими глотками жасминовый чай, ем печенье, и мне становится хорошо. Я стараюсь не думать о том, что моя нога обвита браслетом с цепью, а рука прикована стальным наручником к несдвигаемому стулу и что если с моим тюремщиком что-нибудь произойдёт и он не вернётся, то я останусь сидеть на этом стуле навсегда.
Он прибегает с небольшой пластиковой баночкой и пластиковой ложкой:
– Вот.
– Спасибо, сыночек, спасибо, милый, – я говорю почти искренне.
Я приучила себя называть этого человека сыном… Нет, это ОН приучил меня называть его сыном.
– Это потрясающе – варенье и впрямь очень вкусное, – ты тоже бери. И расскажи же мне скорее, что у тебя за сюрприз?
Я внутренне напрягаюсь, потому что сюрпризы в его понимании – совсем не то, что в моём.
– Мам, ты только не волнуйся и не подумай плохого, – начинает он, изрядно нервничая, – но я… встретил девушку!
– Девушку? – не верю своим ушам. – Как? Когда?
– Мамочка, милая, – он отодвигает варенье и берёт меня за руки, – ты всегда-всегда будешь главной женщиной в моей жизни. Всегда, я обещаю. И любая моя девушка должна понравиться тебе. Если она тебе не понравится, то я не буду с ней встречаться. Обещаю.
– Конечно, конечно, я совсем не возражаю, милый, ты взрослый мужчина, и у тебя должна быть девушка, а со временем и жена. – Нужно, чтобы он верил мне и не злился.
Новость действительно неожиданная, я пытаюсь представить, чем это может мне помочь. Девушка? Он собирается нас познакомить? Как? Где?
– Ты правда не против, мам? Ты не обижаешься? – Он держит мои руки в своих и заглядывает в глаза. – Я так боялся тебе сказать, но и скрывать не мог. Ты ведь моя мамочка.
Мне хочется стиснуть его пальцы до хруста и раздавить их.
– Ну, что ты, – слащаво улыбаюсь, – конечно, не обижаюсь, я за тебя очень рада, Володенька. Девушка – это же замечательно!
– Ох, ну слава богу, а то я так волновался! Ты у меня самая лучшая мама на свете! – Он торопливо прихлёбывает чай и становится похож на робкого телёнка с восторженными
– Конечно. – Я оживляюсь.
Он достаёт из заднего кармана принтерную распечатку.
С бумажного листка смотрит молодая девушка, лет двадцати – двадцати двух, миловидная. Озорные глаза тёплого чайного цвета и русые волосы, рассыпанные по плечам.
– Ох, какая красавица! – Я возвращаю фотографию. – У тебя могут быть только самые лучшие девушки, Володя!
– Ма-а-амочка. – Он берёт мою руку и прикладывает ладонь к своей щеке.
Цепь от наручника провисает над столом.
– Расскажи мне, как? Что? И… – Я хочу спросить: «Что дальше?», – но остерегаюсь.
– Даже сам не знаю, как так получилось. – Он мечтательно смотрит в небо. – Боюсь загадывать, но, может быть, это судьба?
Судьба? Мне стало тошно.
Чем эта девочка заслужила такую судьбу?
– Мамочка, я хочу вас познакомить! – выпаливает он.
– Ого! – Я закашливаюсь. – И как ты думаешь это устроить? Мы поедем…
Сердце предательски застрекотало: «А вдруг?»
Робкая надежда новорожденными крыльями заметалась между лопатками.
– Не говори глупостей! – Он досадливо морщится. – Никуда мы не поедем, я привезу её сюда, нечего тебе беспокоиться!
– Сюда? – грею руки о чайную чашку.
Господи, помоги этой несчастной девочке!
– Я уже всё придумал, – он заговорщицки подмигивает, – сейчас я тебе расскажу, доедай…
Доедая вожделенные котлетки из лосося, Елена размышляла, что заказать на сладкое – морковно-облепиховый десерт или карамельно-ореховый криспер. Кстати, что это – криспер?
И к десерту отлично подойдёт коньяк, вряд ли он будет такой выдержанный, какой ей обычно дарили благодарные пациенты.
«Кира, конечно, дурочка малолетняя, – Елене было немного стыдно, что она думала так про дочь, – знает ведь, куда уколоть!»
Она прикрыла глаза…
Полузабытые воспоминания мозаично рассыпались: новогодний вечер и Елена – почти двадцатидевятилетняя, красивая – с белокурыми волосами до плеч. Аспиранты, доценты, младшие научные сотрудники… Она накручивала серпантин на палец, пытаясь пристроить куда-нибудь бокал с шампанским, когда к ней подошёл мужчина, уже не молодой, лет сорока или чуть-чуть за. «У него ещё был друг, длинный, в очках и с мерзкой бородёнкой. – По необъяснимой причине Елене не нравились мужчины с растительностью на лице. – Что же всё-таки тогда было? Такие провалы в памяти не бывают просто так – может быть, меня опоили?»