Шрифт:
Часть 1
Речные воды, тяжёлые и маслянисто-ч"eрные, лениво перекатывались под ногами. Мирон перевесился через парапет, зачарованный бликами фонарного света на водной глади. Его штормило. И определить точно от количество алкоголя, гулявшего по венам, или от бессильной, иступляющей ярости, он не мог. Да и не хотел.
Прошёл почти год, но Мирон отлично помнил, как стоял точно так же, на совершенно другом мосту через совершенно другую реку. Тогда он не был пьян. Раздавлен? Да. Ошарашен, сбит с толку, потерян.
Сердце привычно защемило. Кто бы что не говорил, у вампиров оно есть. Точно так же стучит в груди, замирает от боли, заходится от волнения. Во всей этой сверхъестественной биологии Мир не разбирался. Сначала был слишком зол на того, кто насильно превратил его в противоестественную тварь, потом с головой ухнул в новый мир вседозволенности и алкоголя. Некогда было, короче, учиться. Институт, на первый курс которого он, кажется, успел поступить, остался в прошлом. В прошлом году, в прошлом городе, в прошлой жизни.
А теперь, похоже, мир перевернулся снова.
На этот раз не было хмурого тощего мужика, перетаскивающего его назад через перила моста и плюющего в лицо что-то злое и надменное. Не было криков и споров, кривой ухмылки, всех этих «ах, не хочешь жить? Давай я тебе это организую». Не было обжигающей боли, когда чужие клыки вспороли шею и кровь освобождённым фонтаном ринулась прочь из вен. Не было нескольких дней бесконечной агонии и последующего понимания того, что жизнь не станет прежней.
В этот раз мир перевернул телефонный звонок. Безразличный женский голос уточнил, является ли он Вознесенским Мироном, сыном Вознесенского Германа и принёс свои соболезнования по поводу безвременной кончины последнего.
Признаться, Мир сперва решил, что это шутка. Ну как, скажите на милость, может умереть тот, чья регенерация едва ли не позволяет отращивать новые конечности? Кто прожил на свете возможно дольше, чем стоит этот город?
Оказывается, прогресс придумал штуки, надёжнее осиновых колов. Машины. Обычная автомобильная авария, сказали ему. Но тело мы вам не покажем, слишком неприятное зрелище. Автомобиль после столкновения загорелся, а пожарный экипаж ехал долго…
Мирон смутно надеялся, что не заржал в трубку. Буквально вытащить его с того света, чтобы через год так нелепо помереть самому?
Алкоголь в крови всколыхнулся и Мира качнуло вместе с ним. Он едва не перевалился через перила, на которых до сих пор бездумно висел, и пьяно захихикал над этой мыслью. Цикличность, мать её, жизни.
Флософские размышления Мирона грубо прервала чужая рука. Его д"eрнули за шкирку, как пакостливого кот"eнка, оттаскивая от перил, и бросили на грязный асфальт.
Мир бросил заторможенный взгляд вверх, чувствуя острый приступ дежавю. Он почти наяву увидел костлявую высоченную фигуру Германа, скуластое породистое лицо со всей этой его презрительной, брезгливой миной.
Но нет, тот, кто нагло вторгся в рефлексию Мира был ни капли на Германа не похож. Слишком молод (дай бог дотягивает до тридцати),
В груди поднялась слепая клокочущая ярость. Да что всем этим спасателям от него нужно? Пусть для начала хотя бы уточняют, действительно ли объект спасения хочет прыгать, или просто висит пузом на перилах и медитирует.
– Жить не хочешь? – голос был другим. Глухим, хрипловатым, почти лишённым эмоционального окраса. Но фраза была похожей. И это сорвало последние вентили, сдерживающие поток неконтролируемой ярости.
Дальнейшие события он не смог бы описать и под угрозой пистолета. Цветные дергающиеся кадры калейдоскопом летели перед глазами, мозг уже не пытался их анализировать. Вот он врезается в чужое крепко сбитое тело. Вот они оба, потеряв равновесие, летят на асфальт. Незадачливый спаситель быстро приходит в себя, выворачивается и машет внушительным кулаком, метя Миру в лицо. Попадает. Они катаются по земле с переменным успехом и в какой-то момент вылетают на проезжую часть.
Последнее, что слышит Мирон, это истерически длинный гудок машины.
***
Мирон даже не подозревал, что можно забыть, что такое боль. Год без мигреней, простуды, похмелья и прочих радостей человеческого бытия закончился раздирающей, после долгого затишья, болью в грудине.
Попытка разлепить глаза оказалось тем ещё квестом. Судя по ощущениям, вчерашний доброхот добрался-таки кулаком до его морды, потому что один глаз так и не повиновался. Второй же узрел жизнеутверждающе-белый потолок самого больничного вида.
Поворот головы дался с боем и повлёк за собой приступ дурноты, но картина дополнилась видом соседней койки. Мирон с трудом сдержал стон. Своего соседа по палате он отлично запомнил ещё вчера на мосту.
Спаситель был так же растр"eпан и так же надменен. Разве что, не так пьян и, видимо по этой причине хмур, как туча.
– Доброе утро выжившим. Ты всегда такой благодарный к тем, кто пытается тебя спасти? – тон соседа был не дружелюбнее выражения его лица.
– Нет, ты особенный, – Мирон раздражённо фыркнул и осторожно повернулся набок. Ругаться лицом к лицу было удобнее. – С первого взгляда запал в душу.
– И ты решил, минуя все эти пошлые «жили долго и счастливо», умереть со мной в один день?
– План был хорош, не находишь? – ухмылка получилась кривой и болезненной.
– Не знаю, это ж ты его курил, – бровь соседа насмешливо выгнулась, – Попрошу медсестёр взять у тебя кровь на наркотики.
Он продолжал что-то язвить и дальше, но Мирон уже не слушал. В его голове настойчиво забилась фраза про анализы. Конечно, никаких наркотиков в его крови не найдут, но и без них в ней может быть много всего интересного. Кровь вампира. Чем она отличается от крови обычного человека? Почему Мир не слушал Германа, когда тот пытался вдолбить ему основные правила существования в новом мире?