Прилипалы
Шрифт:
Каббин первым появился в вестибюле, в распахнутом двубортном плаще, с сигарой в зубах. Глаза его бегали из стороны в сторону, дабы не упустить тех, кому надо кивнуть или сказать «привет, приятель». Заметив группу из пяти человек, он уставился на лифты и, не сбавляя шага, направился к ним.
— Номер один, Дон, — прошептал Мур, когда Каббин проходил мимо.
Праздношатающиеся и зеваки уже глазели на маленькую процессию, пересекающую холл.
— Кто это? — спросил один праздношатающийся у зеваки.
— Лорн Грин, — ответил тот, дабы не выказать свое невежество.
— Кто?
— Актер.
— О, да. Я уж подумал, что это он.
Каббин вошел в кабину, Мур последовал за ним, вымуштрованный коридорный тут же закрыл двери.
— Останови на шестом, Карл, — распорядился Мур.
— Будет сделано, мистер Мур.
Кабина остановилась на шестом, но двери не открылись. Коридорный внимательно разглядывал пульт управления, а Мур уже протягивал Каббину открытую бутылку «Выдержанного». Тот поднес бутылку к губам и жадно глотнул, затем вернул ее Муру.
— Едем дальше, — приказал тот, заворачивая пробку и убирая бутылку в карман.
Дональд Каббин закрыл глаза и умиротворенно вздохнул. Бербон начал действовать.
Глава 7
Трумену Гоффу, который знакомился с биографией человека, которого намеревался убить по справочнику «Кто есть кто», за каждый год работы в супермаркете «Сэйфуэй» в Балтиморе полагался трехнедельный отпуск. Он договорился с управляющим, что одну неделю возьмет в первой половине сентября, а еще две — в октябре, с девятого числа.
Управляющего супермаркета это не удивило. Он уже привык к тому, что менеджер отдела продовольственных товаров берет отпуск в самое различное время. В общем, управляющему это было только на руку, потому что Гофф никогда не брал отпуска летом, когда многие стремились погреться на пляже.
Не удивило желание Гоффа отдохнуть осенью и его семью. Последние три года, с тех пор как их дочери исполнилось семь, Гоффы отдыхали отдельно. Вот и в этом году его жена провела в Европе три июльские недели. Гоффу эта поездка обошлась в девятьсот девяносто пять долларов плюс еще триста, выданных жене на мелкие расходы. Их дочь провела шесть недель в летнем лагере в Пенсильвании, как два прошлых года. Ее мать прошлым летом побывала в Мексике, а позапрошлым — на Гавайях. И теперь, когда чета Гоффов смотрела телевизор, а такое случалось нечасто, миссис Гофф, увидев на экране зарубежный город, всенепременно говорила: «Я там была», — даже если это не соответствовало действительности. Гоффа это раздражало, поскольку он никогда не выезжал за пределы Соединенных Штатов, да и не испытывал такого желания. Но женино «Я там была» все равно раздражало его. Потому-то эта фраза так часто и слетала с губ миссис Гофф.
Жена Трумена Гоффа не знала, откуда муж берет деньги на ее поездки. Он говорил, что играет на скачках по научной системе, но она ему не верила. Однако в последние три или четыре года у него всегда водились денежки, а раз он тратил часть приработка на нее, она не желала задумываться над тем, откуда они взялись.
Договорившись
— С понедельника хочу взять неделю отпуска.
— Куда поедешь?
— Еще не знаю. Может, во Флориду.
— Там еще очень жарко.
— Жара мне нравится. Машину я оставлю тебе.
— Хорошо бы оставить мне и немного денег.
— Да, конечно, вот тебе четыре сотни. Купи ребенку новую одежду для школы.
Гофф протянул жене четыре стодолларовые купюры. Старые, затертые, одну даже надорванную и аккуратно заклеенную скотчем.
— Желаю тебе хорошего отдыха, — жена убрала деньги в кошелек.
— Спасибо, — и Гофф уткнулся в «Нью-Йорк таймс».
— Чего ты купил эту газету? — полюбопытствовала жена.
— О скачках здесь пишут лучше, чем в «Сан», — ответил Гофф, задержав взгляд на тринадцатой странице.
Его внимание привлекла небольшая заметка под заголовком:
«БОРЬБА ЗА ПРЕЗИДЕНТСТВО В ПРОФСОЮЗЕ ОБЕЩАЕТ БЫТЬ ЖЕСТКОЙ».
В четырехкомнатном, с двумя ванными, номере на двенадцатом этаже «Шератон-Блэкстоун» Дональда Каббина ждала жена. Они не виделись три дня, но встретились с такой теплотой, словно разлука длилась три года.
— Как поживает моя маленькая девочка? — проворковал Каббин, обняв жену и приподняв ее на три или четыре дюйма от пола, прежде чем поставить обратно и сочно чмокнуть в губы.
— Дорогой, как долго тебя не было, — и жена ослепительно улыбнулась, продемонстрировав коронки, за изготовление которых дантист в Беверли-Хиллз получил тысячу семьсот долларов.
— Как поживаешь, лапочка? — Каббин снял плащ.
— Отлично, милый, но тебя мне очень недоставало.
— Мне тоже, радость моя.
Обмен любезностями продолжался еще какое-то время. Для каждой фразы у них находилось ласковое словечко. Фред Мур, улыбаясь, смотрел, как муж и жена милуются друг с другом.
В комнату вошли Оскар Имбер и Чарлз Гуэйн. Поначалу они отводили взгляды от, как метко выразился Имбер, «Шоу Дона и Сэйди», но ничего более достойного внимания не было. Так что им оставалось лишь наблюдать за объятьями и громкими поцелуями.
Первая жена Каббина умерла семью годами раньше, оставив ему единственного девятнадцатилетнего сына. Скромная, застенчивая женщина, бывшая до замужества скромной, застенчивой девушкой. Замуж она вышла в девятнадцать. Каббину было тогда двадцать четыре.
Через шесть месяцев после ее смерти Каббин женился на Сэйди Фриер, которая вполне годилась ему в дочери. Работала она в питтсбургском бюро Ю-Пи-И, и впервые встретилась с Каббином, приехав брать у него интервью. Она не отличалась ни скромностью, ни застенчивостью.
В последний раз они попытались потрахаться семь месяцев тому назад. И ничего не вышло, хотя Сэйди испробовала все ухищрения, что нравились Каббину, да еще придумала пару-тройку новых. Но в итоге потерпела неудачу.
— Сегодня ты слишком много выпил, дорогой. Не отложить ли нам это дело на завтра?