Прилив
Шрифт:
Аббас довольно долго раздумывал о том разговоре позже, когда направлялся в ресторан Ричи. Не то чтобы ресторан располагался особенно далеко, а просто Магнуссон сразу после звонка покинул казино. Оставив за столом незначительный капитал и очевидно смутившегося партнера по игре, который не мог понять, как Магнуссон ушел, не растратив все свои фишки. Тут Латте догадался, что ему тоже следует уйти. Но перед этим он попробовал как можно эффективнее распорядиться капиталом Магнуссона и проиграл все за четверть часа. Курица-несушка. А потом отчалил.
Разговор не выходил у Аббаса из головы. Почему Магнуссон сразу же исчез?
Аббас заказал в баре стакан воды и отошел немного в сторону. Наблюдатель тридцати пяти лет от роду, он был марокканского происхождения, но вырос в Марселе. В прошлом эль Фасси зарабатывал на жизнь, торгуя на улицах сумками — подделками под известные бренды. Сначала в Марселе, затем в Венеции. После драмы с ножами у Понто ди Риальто Аббас начал вести бизнес в Швеции. Потом полицейские стали подкапывать под совсем другие мосты, что в итоге заставило Аббаса сменить взгляд как на жизнь, так и профессию, выучиться на крупье и увлечься суфизмом. Сегодня он имел постоянную работу в казино «Космополь».
«Хитрец», — сказали бы многие, бегло взглянув на него. Стройный, идеально выбритый. Иногда эль Фасси незаметно подводил глаза, чтобы их подчеркнуть. Всегда подобранная по фигуре одежда, неизменно скромных оттенков, безупречного фасона. С расстояния казалось, что одежда просто нарисована на нем.
— Привет!
Аббаса приметила довольно трезвая и немного одинокая блондинка. Он тоже выглядел одиноким, и она решила, что они могут пострадать от одиночества вместе.
— Как делишки?
Аббас посмотрел на девушку. Лет девятнадцать? Двадцать?
— Меня здесь нет, — ответил он.
— Что, простите?
— Меня здесь нет.
— Тебя здесь нет?
— Нет.
— А кажется, что есть.
Девушка неуверенно улыбнулась, Аббас ответил тем же. Его зубы своей белизной особенно выделялись на фоне загорелого лица, низкий голос удивительным образом пробивался сквозь громкую музыку в баре.
— Это лишь плод вашего воображения, — сказал он.
Девушка быстро приняла решение. Сложные парни — не ее конек, а этот явно из таких. «Он на чем-то торчит», — подумала она, чуть кивнула и ушла назад в свой укромный уголок.
Аббас посмотрел ей вслед и подумал о Йолене Ольсетер. Она была одного возраста с блондинкой и страдала синдромом Дауна. Йолене бы точно поняла, что он хотел сказать.
В тесном помещении полицейского участка на Бергсгатан погасла лампа проектора. Руне Форс включил основное освещение. Он вместе с УБ-группой только что посмотрел скачанный из Интернета фильм, снятый на мобильник. Камера запечатлела избиение Веры Ларссон в фургоне в лесу Небытия.
— Ни одного кадра с лицами преступников.
— Не-а.
— Но начало фильма интригующее.
— Где они занимаются сексом?
— Да.
В помещении находились четверо, включая Янне Клинга. Все оживились, когда сквозь овальное окошко фургона камера телефона выхватила голого мужчину, расположившегося на женщине, предположительно
— Нам нужно его найти.
Предложение Руне Форса получило одобрение у коллег. Хотя и очевидно, что сам мужчина непричастен к избиению Веры Ларссон, он все равно представляет интерес. Должно быть, он находился на месте практически в то же время, когда произошло избиение.
— Отправь фильм экспертам и попроси обработать его лицо. Возможно, нам удастся получить более четкое изображение.
— Думаете, это кто-то из бездомных? — поинтересовался Клинга.
— Понятия не имею.
— Вера Ларссон занималась проституцией?
— Насколько нам известно, нет, — ответил Форс. — Но про этих никогда не знаешь наверняка.
С точки зрения создателей сериала о врачах, все было срежиссированно идеально. Желто-зеленый свет, аппаратура, команда врачей около пациента, медсестры на заднем плане, медицинские термины в диалогах, нескончаемая передача инструментов из одних резиновых перчаток в другие. Обычная операция.
Изнутри, глазами пациента, все выглядело немного по-другому. Во-первых, он не располагал внешней картинкой, поскольку веки его были закрыты. Во-вторых, не мог чувствовать, потому что находился под наркозом. И в-третьих, о чем мы знаем так мало, внутри были слышны голоса, и образы сменяли друг друга как в калейдоскопе, мысли медленно перетекали одна в другую; внутри, в глубине, узнать о которой можно только, попав туда самому.
Внутри была Вера. Пока во внешнем мире все внимание было приковано к ее телу и органам, к полученным повреждениям, Вера находилась совсем в другом месте. В одиночестве. Со связкой ключей и телом повешенной. И с белым как мел ребенком, который чернилами скорби выводил на руке: «Так не должно было быть… не должно было быть…»
Снаружи, далеко-далеко, словно гигантский бункер из белоснежного камня, располагалась огромная больница «Седершюкхюсет» с рядом горящих окон. В темноте недалеко от парковки стоял одинокий длинноволосый мужчина. Глазами он искал окно, на котором мог бы остановить взгляд.
Внезапно свет в выбранном им окне погас.
В то утро над парком Гласблосарпаркен стоял глухой звон, как будто ветер опустил на людей траурный венок из росы. Одноглазая Вера умерла. Их любимая Вера умерла. Ее свет погас сразу после полуночи вслед за тем, как отказали разорванные органы. Врачи сделали все, что смогли, с профессиональной точки зрения. Когда Верин пульс превратился в узкую полосу, медсестры уже были рядом с ней. До самой смерти.
Они стекались в парк, молча, один за другим, кивали друг другу, привставали со скамеек и опускались обратно. Редактор газеты тоже пришел. Вера много лет продавала газеты. Он сказал пару трогательных слов об уязвимости и о Вере как о живом источнике тепла. Все кивали и соглашались. Потом снова погрузились в свои мысли.
Их любимая Вера умерла. Та, которая так никогда и не дошла до цели, не почувствовала настоящую жизнь. Которая боролась с призраками, живущими у нее в голове, с подавленными детскими воспоминаниями — и никогда не могла с собой справиться. Теперь ее не стало.